— Конечно, за десять рупий его показывают всем туристам.
И затем он добавляет:
— Саб, за пятнадцать или двадцать рупий вы можете его и на голову надеть…
В ледовом сердце Махалангур-Гимала
Нашу научную программу должно завершить исследование верхней части Верхнего Бару некого ледника. Там закончится непрерывная цепь исследований, начавшихся в самых низких точках Непала и шаг за шагом поднимавшихся все выше, к главному хребту Больших Гималаев, к порогу Тибета. Это, если можно так выразиться, официальное обоснование данной, части программы. Но есть и иные, невысказанные побуждения, толкающие нас вперед и вверх. Мы с Гонзой Калводой никогда не говорим о них вслух, хотя оба задолго до отъезда из дома старались предугадать каждый наш шаг. Наверное, оба мы чувствовали одно и то же. Говоря откровенно, нами владело стремление к неизведанному, мечта посетить и познать эту единственную в своем роде область, затерянную между высочайшими вершинами мира, куда до сих пор удалось проникнуть лишь немногим избранным.
Старая пословица «В тихом омуте черти водятся» применима и к Гималаям. В самом деле, дикая и недоступная область Верхнего Барунского ледника, расположенная всего в нескольких километрах от «третьего полюса планеты», долгое время остававшаяся непознанной, стала точкой, куда устремились самые страстные помыслы альпинистов всего мира. Но пока еще нетрудно сосчитать следы тех, кто сумел побывать здесь. Среди первых были два гиганта в истории освоения Гималаев — Эдмунд Хиллари и Эрик Шиптон. Они увидели Верхний Барунский ледник в 1951 году с шеститысячной высоты седла над ледником Хонгу (Хунко).
«Перед нами открылся грандиозный просвет между горами. В нем к востоку и югу вздымались один за другим великолепные заснеженные пики, простирались ледники, и все это было увенчано вершиной Макалу. Под ее обрывистым западным склоном располагается ледник Барун. Шиптон и я были первыми европейцами, которые увидели эту фантастическую феерию. Нехватка продовольствия вынудила нас возвратиться…»
Через год Хиллари был снова здесь вместе с Шиптоном, Эвансом и Лоу. Преодолев ледник Хонгу, они достигли Верхнего Барунского ледника и были заворожены видом мощной ледяной пирамиды, которую до тех пор обозначали как пик «номер 39». Они назвали ее Барунтсе («тсе» по-тибетски означает «вершина»), «Она одна стоила бы специальной экспедиции», — говорил потом Лоу. Наступил май 1953 года, и Хиллари с Тенсингом ступили на вершину Эвереста. В эти минуты Хиллари взглянул на юго-восток, чтобы представить себе возможность подъема на другой исполин — Макалу, и позднее написал об этом так: «Между Макалу и тем местом, где я стоял, лежала полоса абсолютно неизвестной земли — лабиринт гор, ждущий своих исследователей».
В этот лабиринт в 1957 году Хиллари повел новозеландскую экспедицию. Она прошла вдоль и поперек всю область, поднялась на несколько вершин (в том числе на Барунтсе) и предприняла попытку подняться на Макалу. Дальнейшую инициативу в исследовании этой области проявили французы. Осенью 1954 года их экспедиция готовилась к восхождению на Макалу. Пройдя по леднику до его верхнего участка, альпинисты поднялись на несколько седловин и вершин и весной 1955 года взяли главный пик Макалу. Некоторые члены этой экспедиции, включая геологов Р. Борде и А. Латреля, повторили путь в область питания Верхнего Барунского ледника. Следующие экспедиции на Макалу (вторая французская, японская и югославская) все свое внимание сосредоточили на восхождении, гак что Верхний Барунский ледник по существу оставался вне поля зрения.
У нас был строго определенный план: подниматься вверх по Верхнему Барунскому леднику под северо-западную стену Макалу и гам, на месте первого высотного лагеря обеих французских экспедиций, организовать нашу четвертую научную базу. Оттуда должен быть проделан ряд радиальных маршрутов, охватывающих верхнюю часть долины. Для нас было бы выгоднее перебраться выше и заложить еще один лагерь, но это оказалось трудноосуществимым. На юго-западном ребре в эти же дни идет напряженная работа, каждая пара шерпских рук ценится там на вес золота, и для переноски снаряжения к «единичке» мобилизуется нередко и помощник повара. Нам приходится рассчитывать на собственные силы, так что для устройства нашей базы потребуется несколько дней. Надо тщательно взвесить каждый предмет, учесть каждый килограмм, который мы понесем на себе.
Гонза Калвода грустен. Надо же, чтобы на этой завершающей стадии работ у него разболелся зуб, да так, что доктор Мирек Вольф должен сначала лечить тяжелое нагноение десны, прежде чем сможет приступить к удалению зуба. Несколько раз откладываем выход, так как Гонза все еще не в порядке. А пока его шерпский помощник Анг Намаял уходит на ребро, чтобы подменить Лхакпу, у которого на больших высотах начинается непрекращающееся расстройство желудка. Тридцатисемилетний Анг Намаял — самый старший по возрасту шерп в экспедиции. Это сразу заметно — не по внешности, а по его отношению к участию в экспедиции. Коротко говоря, он — представитель старой школы самоотверженных шерпов, таких, каких знала классическая история альпинизма. Спокойный, очень внимательный, с большой ответственностью относящийся ко всему, что делает, он никогда не проявляет даже признака усталости или сомнения. Знает только один ответ: «Yes, sir». В сравнении с ним мой помощник Анг Ками, при всех его неоспоримых достоинствах, выглядит словно болтливый мальчишка в школьном походе.
Наконец покидаем базовый лагерь. Поначалу двигаемся той же тропой, что ведет к нашей «единичке». Но уже через час направление подъема изменяется. Еще отрезок пути можем идти по боковой морене, на которой французы оставили выложенные из камней гурии, фиксировавшие их путь. Однако далее эти следы исчезают — все сгладил в своем движении ледник. Вступаем в мир, вся жизнь которого подчинена законам эрозии. Все силы, ее вызывающие, объединились здесь в совместном действии. Повсюду вокруг нас каменные осыпи, остатки того, что когда-то формировало покров Больших Гималаев.
Через запутанный лабиринт трещин и сбросов подходим к восточному краю ледника. Верхний горизонт погребенной морены высоко над нами напоминает о размерах максимального оледенения в прошлые геологические периоды. Если над нашим базовым лагерем эта старая морена избежала разрушения и даже, наоборот, частично скреплена дерном, а местами и стелющимися кустами рододендронов, то здесь Верхний Барунский ледник неустанно шлифует и подрезает ее основание, так что обнажаются все новые и новые профили стометровых склонов. Очень трудно без точных отметок, которые могут быть отправной точкой для сравнения, определить высоту обнажений древней морены. Но в конце концов не столь важно, будет это сто двадцать или сто пятьдесят метров. Существенно то, что это почти отвесная стена рыхлой породы, и достаточно порыва ветра, сдвига ледника или сильного солнечного прогревания, чтобы она пришла в движение, подчиняясь законам гравитации. Каждый шаг здесь сопровождается риском. Каждые несколько минут что-нибудь происходит. Иногда небольшой камень, сброшенный ветром, вызывает целый камнепад. Или срывается и летит вниз огромный блок — скачет, грохочет, как бомба, и своими осколками вызывает новую волну камнепада.
Стараемся себе представить, как вел бы себя в этом маршруте Анг Намаял. Наверняка у него была бы своя точка зрения, своя тактика. Он бы точно знал, куда двигаться. Анг Ками озадачен и, когда мы пытаемся определить, куда идти дальше, мнется и говорит каждый раз одно и то же: «Пойду за вами! Пойду так, как идете вы!» Уроженец Гималаев, с детства привыкший видеть Ама-Даблам и другие троны шерпских богов, полностью доверяет свою судьбу саибам из Средней Европы. А когда, преодолев один весьма небезопасный отрезок пути, мы присели отдохнуть за упавшим скальным блоком, детские глаза Анга Ками полны страха.