Самые приятные занятия, потому что они совершенно отличались от всех остальных, проходили у нас по средам. В эти дни с 14.00 до 16.00 мы занимались верховой ездой, а с 16.00 до 18.00 вождением. Для верховой езды за каждым из нас была закреплена своя лошадь. Мою звали Апельсин. Чтобы завоевать доверие лошади и поощрять ее, все должны были обязательно иметь при себе кусочек хлеба из своего пайка. Мы учились не подходить к животному сзади и тому, как взнуздывать и седлать его. Нам надо было также убирать навоз из конюшни и чистить лошадей щеткой.
В ходе этой подготовки мы учились езде различными видами аллюра — шагом, рысью и галопом, а также Овладевали навыками управления лошадью. Наконец, в манеже мы преодолевали небольшие препятствия и выполняли упражнения в седле. Езда на открытом воздухе была скорее более радостной, чем напряженной, особенно когда после первых часов езды уже не так горела задняя часть. Однажды я, должно быть, чем-то досадил Своему Апельсину. Он сорвался в бешеный галоп, и я не Смог удержать его. Примерно через километр он успокоился, но, судя по всему, он все же захотел наказать меня и резко остановился на полном скаку. Мне пришлось напрячь все свои силы, чтобы не вылететь из седла, что-явно входило в его намерения.
Инструктаж по вождению проходил без такого рода Трудностей. Водить конную повозку мы научились за полдня, но обучение управлению моторными транспортными средствами растянулось на несколько месяцев. Одновременно с основательной теоретической и технической подготовкой, проходившей с помощью армейского учебника, много времени ушло на само вождение. Мы водили мотоциклы, мотоциклы с коляской и армейский вездеход Кубельваген. 18 января 1942 г., т. е. через несколько дней после моего восемнадцатилетия, мы получили водительские удостоверения Вермахта.
По средам в офицерском клубе проводились так называемые господские вечера. Мы, курсанты, конечно же, в своей выходной форме, должны были принимать в них участие. Перед ужином сначала приходилось бесцельно стоять в боковых комнатах. Затем командир резервного полка приглашал нас занять свои места. Оказавшись там в первый раз, мы, понятное дело, были несколько смущены и стояли почти что строем. Это вызвало со стороны доктора, которого я потом узнал как очень умного человека, саркастическое замечание: «Ах, господа пожаловали на конфирмацию!»
Мы не всегда сидели вместе-в конце стола, но зачастую размещались порознь между офицерами и таким образом должны были принимать участие в их беседе. Если бы я не научился, как правильно вести себя за столом еще дома, то меня бы научили этому там. Правда, дома я не научился, как обходиться 40 сантиметрами пространства за столом. Это надо было делать в канун Рождества, когда жены офицеров приглашались поужинать вместе с нами, и за столом было тесно.
В таких случаях, а также на офицерских вечерах, ужин сопровождался музыкой, которую исполняли музыканты полкового оркестра. К разговорам на служебные темы относились неодобрительно. Это правило соблюдалось строго. На офицерских вечерах нам разрешалось задерживаться допоздна. Мы оставались там после общего сигнала отбоя, иногда до полуночи. Еда в офицерском клубе была такой же, как и в солдатской столовой, но готовилась она отдельно. Исключение было сделано на Рождество и на Новый год, когда каждый получил порцию карпа или линя. Но кроме того подавалась еще кровяная колбаса и сардельки, которыми мы наелись как следует и которые вместе с картофельным салатом заложили хорошую основу для вина. В офицерском клубе Морхингена можно было купить великолепное французское вино. Именно там я впервые попробовал белые и красные вина Бордо и Бургундии.
В Сен-Авольде часто объявлялась воздушная тревога, которая в основном продолжалась с полуночи до того момента, когда вражеская авиация покидала воздушное пространство Рейха. По этой причине наряды назначались таким образом, что после подъема в 4.30 работа начиналась в 6.00. После приема пищи, установленного на 10.30, обеденный перерыв продолжался до 14.00, чтобы каждый смог доспать то время, которое было потеряно ночью. В Морхингене таких досадных помех не было.
Однажды осенью мы отправились в Страсбург и осмотрели достопримечательности этого красивого города. На смотровой площадке Собора, откуда открывался вид на восток, в сторону лесного массива Шварцвальд и на запад в сторону Вогезских гор, Людвиг нас сфотографировал. В то время он привязался к Гельмуту Юберла из Богемии. В свою очередь я подружился с Гансом Апьтерманом из Готтесберга. От Апьтермана у меня сохранилось письменное свидетельство нашей дружбы, записанное им в маленькой книжке Новеллы из Меца, которую каждый из нас получил от полкового командира в качестве рождественского подарка. «Или мы встретимся снова в победе, или никогда», пророчески написал этот молодой человек.