Сходные противоречия возникали и со светским правосудием, что видно из уже рассмотренного нами случая с тамплиером, повинным в смерти послов «Старца Горы»: уже наказанный «правосудиемдома», он тем не менее был захвачен королем и заключен под арест. Однако в этой ситуации, как и всегда, был поднят все тот же вопрос — автономии и привилегий, предусматривавших изъятие тамплиеров из-под юрисдикции светского суда.
Тайна, окутывавшая решения различных капитулов — а выдача этого секрета влекла за собой изгнание из дома, — не является чем-то особенным: остальные ордены действовали таким же образом. Объяснялось это желанием сохранить мир в доме. Чаще всего на рассмотрение орденского суда попадали дела о потасовках, применении силы, телесных повреждениях и угрозах. Что если бы брат, представший перед анонимным для него судом капитула, так как перед вынесением приговора ему приходилось покинуть помещение, узнал, что наказания для него требовал тот или иной собрат по ордену? «В целом тайна капитула походит на тайну исповеди», — справедливо отмечает Режин Перну.[291] Итак, внутренняя тайна была призвана поддержать мир и согласие в ордене, а внешняя — оградить его репутацию… Отметим, что в секрете требовалось держать только решения капитула. Наказания же иногда совершались публично, о чем свидетельствует пример, приведенный в статье 554 устава. Три тамплиера убили христианских торговцев в Антиохии.
Дело было отдано на рассмотрение капитула, который приговорил их к исключению из монастыря и повелел, чтобы их прогнали кнутом через Антиохию в Тир, Сидон и Акру. Их секли и выкрикивали: «Вот правосудие, совершенное над этими злодеями их обителью». И их навечно заточили в тюрьму в Шато-Пелерен, и там они умерли.
Аграрное хозяйство, крепость, монастырь и, наконец казарма… Командорство объединило в себе все эти функции, а устав превратился в военно-дисциплинарный кодекс.
Глава 3. Между Западом и Святой землей
За тамплиерами закрепилась репутация «банкиров Запада». Их финансовый успех даже представляют как одну из причин гибели ордена: богатство достаточно хорошо сочетается с корыстолюбием и высокомерием, вот только с религиозным служением все это находится в противоречии.[292] Я же, напротив, думаю, что в интересах выполнения своей задачи орден почти неизбежно должен был развивать финансовую деятельность. Госпитальеры, тевтонские рыцари и даже традиционные монашеские ордены именно так и поступали, хотя и в более скромном масштабе.
Взносы, взимавшиеся с домов Запада, responsiones, были необходимы для существования орденов на Востоке. Даже в ситуации полного краха восточной политики булла папы Николая IV от 1291 г. снова напоминает об этом. Теоретически эти отчисления составляли треть дохода, но были сведены до десятой его части, а затем, в начале XIV в., в Арагоне, превратились в фиксированную сумму размером в тысячу марок.[293] Интересы ордена Храма побуждали его обращать большую часть своей прибыли в деньги и приобретать как можно больше налогов на ярмарки и рынки, а также выгодные монополии, например исключительное право на «взвешивание», выкупленное у графа Шампани в ущерб горожанам Провена.[294]
Орден Храма занимался деятельностью, характерной для всех монастырей — служил убежищем, приютом как для людей, так и для имущества. Для хранения ценных предметов не было места надежнее обители, посвященной Богу, а значит, неприкосновенной, по крайней мере, в принципе. Монастыри военных орденов внушалиеще большее доверие; самые значительные из них — в Париже, Лон доне, Ла-Рошели, Томаре и Гардени, — защищенные стенами и обороняемые многочисленными братьями, казались застрахованными от всяких поползновений. Именно так, начиная с хранения ценных предметов, драгоценностей, денег, были накоплены «сокровища» ордена Храма, которые кое-кто ищет и поныне… Таким образом, первая финансовая функция ордена была пассивной: он выступал в роли несгораемого шкафа западного мира. В Арагоне это осталось почти единственной его ролью. В 1303 г. король Арагона хранил драгоценности короны в Монзоне. Частные лица отдавали на хранение украшения, иногда являвшиеся закладом при совершении других операций, к которым орден, возможно, также имел отношение. Кроме того, они хранили у ордена денежные суммы, предназначенные для конкретных целей, осуществление которых откладывалось на какой-то срок. Каждая вещь, отданная на хранение, помещалась в ларь, ключ от которого находился у казначея дома Храма и открыть который можно было только с согласия владельца. Во время первого крестового похода Людовика Святого, орден Храма перевозил на одном из своих кораблей, превращенном в настоящий плавучий банк, ларцы множества крестоносцев. В своем повествовании, которое стало знаменитым, Жуанвиль рассказывает, как с помощью небольшого торга сумел добиться того, чтобы их открыли, и раздобыл денег, необходимых для выкупа короля.
Я сказал королю, что было бы хорошо, если бы он повелел разыскать командора и маршала ордена Храма, так как магистр был мертв, чтобы просить у них в долг тридцать тысяч ливров. <…> Этьен д'Эстрикур, командор ордена, ответил мне: «Сир де Жуанвиль, данный вами совет ни хорош, ни разумен, так как вы знаете, что мы получаем вклады таким образом, что, согласно нашей клятве, не можем передать их никому, кроме того, кто нам их поручил».
Итак, начат спор, и звучат решительные слова. Маршал ордена обратился к королю и сказал:
Сир, предоставьте сеньору де Жуанвилю и нашему командору продолжать этот спор. Как сказал вам командор, мы не можем ничего вам дать, не совершив клятвопреступления. А в том, что сенешаль ордена Храма советует вам взять желаемое, если мы не хотим дать вам в долг, нет ничего необычного. Вы сделаете это по своей воле…[295]
Так и произошло. Ларец, который был открыт первым, принадлежал сержанту короля Никола де Шуази.
Иногда само существование этих ларцов с ценностями вызывало вожделение королевской власти. В Англии будущий король Эдуард I в 1263 г. вскрыл сейфы частных лиц во время вооруженного нападения на новую резиденцию ордена в Лондоне (Нью Темпл). В 1277 г. до ларцов добрались уже менее высокопоставленные грабители. По сравнению с взломом, в 1232 г. воровство было более утонченным: Гуго де Бург утратил расположение короля Генриха III, и его имущество было конфисковано. Но как завладеть деньгами, находящимися на хранении в Нью Темпл? Казначей решительно отказался открыть ларец, пока не получит письменного распоряжения Гуго. В конце концов выход был найден: король завладел казной Гуго, но она осталась на прежнем месте, в ордене Храма, так как была признана секвестированным имуществом. Честь тамплиеров осталась незапятнанной.[296]
Посягательства такого рода случались нечасто, и еще реже подобное происходило внутри самой организации тамплиеров. Репутация ордена от этого не страдала, тем более что он быстро прошел эту стадию пассивного хранения и начал распоряжаться имуществом своих клиентов, которые имели настоящие текущие счета: они снимали наличные деньги и осуществляли платежи с помощь простых писем на имя казначея. Трижды в год банк рассылал им выписки со счета. В результате клиент мог действовать в полной осведомленности о перемещении средств со счета на счет. Журнал кассы ордена Храма в Париже, датированный 1295–1296 гг., доказывает существование шестидесяти счетов, принадлежавших сановникам ордена, духовенству, королю, его семье, его чиновникам, парижским купцам и различным сеньорам.[297] Король здесь фигурирует как частное лицо. Сейчас я полностью оставляю в стороне государственный аспект финансовой деятельности ордена Храма, т. е. управление королевскои казной, а значит, финансами монархии.[298]
292
По поводу вопроса в целом, см.:
293
Forey. P. 319–320.