Справедливая война является не более чем карательной акцией, но одновременно призвана искоренить несправедливость. В VII в. Исидор Севильский добавил к определению Августина важное уточнение: «Справедлива та война, которая начинается после предупреждения и ведется для того, чтобы возвратить назад имущество или отразить нападение врагов». Этот аргумент впоследствии послужит обоснованию крестовых походов, имевших своей целью возвращение Святых мест, беззаконно удерживаемых неверными.[14]
В дальнейшем эта доктрина почти не эволюционировала; однако, придя в противоречие с реальностью, она стала более изощренной. Папы, проводившие григорианскую реформу и желавшие «освободить Церковь от мирской власти», стремились расширить поле узаконенного насилия. Чуть позже мы подробно рассмотрим связь между крестовыми походами и движением за Божий мир. Здесь же мы ограничимся лишь ссылкой на мнение Ансельма Луккского, который, как полагает Жан Леклерк, послужил важнейшим звеном в цепи от св. Августина до св. Бернарда. Пытаясь защитить действия папы, Ансельм признал за самой Церковью право принимать решение о применении силы без посредничества какой-либо светской власти. Урбан II об этом не забыл: произнеся свою речь в Клермоне, он превратил крестовые походы в сугубо папское дело.
Размышления св. Бернарда о справедливой войне также оставили глубокий след в истории и практике первой половины XII в. Война должна быть лишь наименьшим из зол, к которой следует прибегать лишь в самом крайнем случае и изредка. Война же между христианами становится законной только тогда, когда под угрозу поставлено единство Церкви; надо также избегать насилия против иудеев, еретиков и язычников, так как истину нельзя насаждать силой. Христианин должен действовать убеждением, а справедливалишь оборонительная война. Св. Бернард приравнивает крестовые походы против неверных, мусульман к оборонительным войнам, которые люди ведут с честными намерениями и избегают ненужного насилия.[15]
От справедливой войны естественный ход размышлений привел к священной войне. Вслед за Грацианом канонисты XII в. полагали, что справедлива лишь та война, которая ведется для защиты истинного Бога, истинной веры и Церкви Божией. Когда она обращена вовне христианского мира, против язычников и неверных, справедливая война становится священной. В общем, это особый термин, обозначающий столкновение с определенным типом противника. Но священная война требует от того, кто в ней участвует, еще более убежденного осознания своего долга и еще более стойкой нравственности.[16] Священная война предполагает подлинное внутреннее перерождение. Истинно верующий не просто исполняет закон: он еще и сражается за Христа и умирает ради спасения своей души. Св. Бернард написал об этом без обиняков:
Когда он предает смерти злодея, это не убийство человека, а, дерзну сказать, искоренение зла. Он мстит за Христа тем, кто творит зло; он защищает христиан. Если он сам падет в бою, то не погибнет, а достигнет своей цели. Ведь он несет смерть во благо Христа, а принимает ее — во имя блага собственного.
Легко понять, что идея священной войны полностью укладывалась в концепцию крестового похода, хотя и не была ее единственным элементом.
Справедливая война или священная война были самой короткой дорогой к миру. Это лишь кажущийся парадокс. В Средние века мир мыслился прежде всего как поддержание угодного Богу порядка. По св. Августину, между справедливой войной и миром существует прочная связь:
Мы должны желать мира и вести войну лишь по необходимости, ибо не для того ищут мира, чтобы готовиться к войне, а воюют, чтобы обрести мир. Будем же потому миролюбивыми, даже сражаясь, чтобы с помощью победы привести тех, с кем вы воюете, к блаженному миру (письмо 305).[17]
Справедливая война, священная война и крестовый поход неотделимы от мира: священная война ведется во имя мира, и он может быть продолжительным только благодаря священной войне. Св. Бернард вполне логично применяет этот принцип к конкретным случаям: восстановить единство Церкви, при необходимости с помощью священной войны, означает свершить дело мира. И когда позднее, в 1147 г. на соборе в Везеле, он призывает к крестовому походу, то делает упор на мусульманской агрессии и тем самым на необходимости справедливой войны, которая позволит восстановить мир.
Это понятие мира применялось к реальным ситуациям общества, находившегося в самом разгаре перемен, общества, где царило насилие и произвол. Насилие возросло с развитием новой социальной категории — рыцарства. Около тысячного года рыцари — профессиональные конные воины — представляли собой смутьянов, разбойников, похитителей девиц и разорителей церковного имущества, не испытывавших никакого почтения к духовенству. Злодеяния именно этих замковых сеньоров — шателенов — из Иль-де-Франса необычайно красочно описал Сугерий, аббат монастыря Сен-Дени, в своей «Жизни Людовика VI Толстого».
При первых Капетингах, когда начался упадок королевской власти, уже ничто не сдерживало размах насилия. Будучи слишком слабым, король уже не справлялся со своей ролью верховного судьи, защитника бедных (под этим следует подразумевать всех тех, кто, вне зависимости от своего социального уровня, не мог защитить себя самостоятельно), вдов и сирот. В ситуации, когда незыблемым оставалось только право силы, Церковь пыталась компенсировать слабость королевской власти и унять насилие. Собираясь на соборы или епархиальные синоды, епископы возвещали мир Божий, призванный защитить некоторых людей (бедняков), обезопасить часть собственности (имения Церкви, орудия крестьянского труда), отдельные места (церкви, кладбища) от агрессивности рыцарей.
В течение XI в. Церковь пошла еще дальше и попыталась установить Божье перемирие. В рамках этого понятия она предписывала рыцарям воздерживаться от насилия в отдельные дни (по воскресеньям) и на время некоторых праздников (Пасха, Великий пост). Тем самым Церковь сама подливала масла в огонь, соглашаясь с тем, что за исключением этих святых дней рыцарь имел право заниматься своими привычными делами, в которых не было ничего невинного.
И в тот самый момент, когда Божье перемирие распространялось, особенно во Франции, Адальберон Ланский разработал свою знаменитую тройственную формулу организации общества: те, кто молятся, те, кто воюют, и те, кто работают. Совпадение по времени вовсе не было случайным: так рыцарь получал законное место в сотворенном Господом мире. Рыцарь мог служить Богу — при условии что его поведут по правильному пути, а он сам обуздает свои воинственные наклонности и направит их в русло добрых дел. Церковь, ради того чтобы довести до конца эту политику «возвращения» в свое лоно, была готова бороться против смутьянов, упорно нарушавших мир. К классическому отлучению от Церкви добавилась особая форма покаяния, адаптированная к условиям жизни рыцарей, — покаянное паломничество, которое, как мы увидим, стало одной из составляющих идеи крестовых походов. Наконец, в качестве последнего средства Церковь могла предпринять карательные меры против нарушителей спокойствия: справедливую войну под руководством духовенства и при участии светских князей, в первую очередь короля. Эта война призывала добрых на бой со злыми; под «добрыми» понимались рыцари, а также приходские общины во главе со священниками. У всего этого мирного ополчения была одна общая эмблема — крест.
15
16