Горов кашлянул:
— Товарищ капитан, вы просили молодых привести.
— Не ори, не видишь, я мушиный хор слушаю, — капитан неловко повернулся на бок, сморщившись при этом от боли, и с любопытством посмотрел на молодых. — Фамилии?
Они назвались.
— Что, товарищи сержанты, повоевать захотелось? — подмигнул капитан.
— Мы сюда, товарищ капитан, не рвались, — ответил Вовка.
— А мне на ваше рвение наплевать! — Капитан завелся. — Придется повоевать под завязку. Полк каждый день обстреливают, иногда режут. Процентов тридцать-сорок выбивают. Живыми остаться — шансов мало, вы домой так и напишите, что, мол, не жди, мама, родного сына. — Капитан затушил окурок о спинку кровати и, повернувшись на спину, принялся разминать затекшие пальцы.
Горов уселся на стул и, вытянув из лежащей на столе пачки сигарету, закурил.
При последних словах замполита Митя почувствовал себя неуютно от родившегося где-то в спине холодка. Было видно, что Вовке и сержанту, попавшему с ними в один взвод, кажется, фамилия у него Кадчиков, тоже не по себе.
Неожиданно койка замполита заходила под его грузным телом. Он хохотал до слез, повторяя между приступами смеха:
— Испугались, чижики, испугались!
Наконец он немного успокоился, и прохрипел улыбающемуся Горову:
— Нет, ты видел, как у них рожи вытянулись? — Замполит перевел взгляд на них и уже другим, серьезным тоном сказал: — Вы, ребята, ничего не бойтесь, службу тащите. Домой напишите, что попали в тихое спокойное местечко в Кабуле. Обстрелов у нас последние два года не было. Гибнут больше по собственной дурости. Ребята у нас в батальоне дружные, боевые. Ну а если обижать будут, приходите ко мне. — Замполит потянулся к пачке сигарет и, сделав неловкое движение, сморщился от боли и застонал. Он махнул рукой, мол, уходите, и Горов вытолкал их за дверь.
Они отправились к палаточному городку.
— Ну и шуточки у нашего замполита, — сказал Вовка. — Я чуть в штаны со страху не наложил.
— Слушай, Горов, что это он все время от боли морщится? — спросил Митя.
— Полгода назад духи ему пару пуль зарядили, одна — в позвоночник, теперь у мужика ноги не работают, а списать все никак не могут — замены нет. Вот он и валяется на койке, дембеля ждет.
— Дедов у нас во взводе много? — почему-то шепотом спросил Кадчиков.
— Шестеро. Сам я осенью тоже дембель даю. Сами все увидите, что к чему. Главное — в обиду себя не давайте, держитесь вместе.
Палатка была пуста. Надраенные до блеска полы, аккуратно заправленные койки в два яруса — все говорило о том, что здесь до них кто-то здорово потрудился.
Горов велел им оставаться в палатке, а сам вышел. В нерешительности они переминались с ноги на ногу посреди сияющей чистотой палатки, боясь наследить.
Смуглая рука откинула полог, и на пороге показался высокий узбек с торчащими как иголки усиками, он был одет в новую ушитую «хэбэшку». Узбек изучающим взглядом смерил их с ног до головы, потом ткнул в Митю пальцем и сказал:
— Ты! Пошли со мной.
— Зачем? — удивленно спросил Митя, забыв, что таких вопросов в армии не задают.
— Э-э, сейчас узнаешь, — ответил узбек и бросил в рот шарик жевательной резинки.
Они прошли между рядами палаток и зашли в сколоченную из фанерных щитов и досок маленькую приземистую каптерку.
В темноте Митя, не сразу всех разглядел. Приведший его солдат сказал что-то, и сидевшие там засмеялись.
Один из них, маленький, наголо бритый, соскочил со стола и, обойдя Митю вокруг, неожиданно хлопнул его по плечу:
— Откуда родом, братан?
Митя ответил, чувствуя, как рубашка прилипает к спине.
— О, значит, земляки! — засмеялся лысый. Одной рукой он обнял Митю, а другой стал расстегивать пуговицы кителя.
— Ты чего? — спросил Митя, задерживая его руку.
— Ты пойми, дорогой чижик, мне скоро домой ехать, а парадки нет. Неужели не поделишься с земляком?
Митя перестал сопротивляться и только спросил:
— Ты откуда родом?
— Я? Из Чарджоу, — ответил парень, стаскивая с него китель.
— Так какой же ты земляк? — удивился Митя.
— А мы тут все земляки, братья, и должны помогать друг другу. Разве не так, мой дорогой чижик?
— Так, конечно, — ответил Митя, сглатывая слюну. Он разглядел в темноте незнакомые ухмыляющиеся лица, и ему стало страшно.
— Ну а раз так — снимай брюки, — сказал лысый.
Узбек, который привел его сюда, видимо, каптерщик, кинул взамен старую залатанную «хэбэшку», пахнущую бензином.
— Носи на здоровье!
Пока он натягивал на себя форму, к нему опять подошел лысый и протянул трубку, от которой исходил острый сладковатый запах.