Генка сразу понял, в чем дело. «Обкурился. Смотри, подохнешь от руина. Строевики уже давно долбят». Он плохо понимал, что говорит Генка. Ему казалось, что наступила ночь, а Генка все еще болтает чепуху, никак не может успокоиться и мешает ему спать. Да, нужно немедленно уснуть, и сразу станет хорошо, и исчезнет подступающая к горлу тошнота. «Больше никогда этой гадости в рот не возьму».
Он зашел в кабинет замполита, составил вместе стулья и улегся, поджав ноги. Генка некоторое время еще что-то говорил, но он его уже не слышал.
Замполиту Генка объяснил, что Митя за ужином наелся испорченных консервов, всю ночь его рвало, и только под утро заснул. Замполит посмотрел на мученическое, бледное лицо Мити и сказал: «Ладно, пусть спит, а когда проснется — надо отпечатать представления к наградам. Эта сучка, секретарша, отказывается работать, у нее, видите ли, сегодня выходной! Я, конечно, права не имею без допуска вам такие бумаги давать, но другого выхода нет. Секретчик один не справится».
Когда замполит ушел, Генка стал расталкивать Митю.
Он открыл глаза и первое мгновение совершенно бессмысленно смотрел на Генку, потом соскочил и побежал к окну. Он долго натужно хрипел, согнувшись пополам, но ощущение тяжести, подступающей к горлу, так и не исчезло.
Митя плюхнулся на стул и с ненавистью посмотрел на лежащую перед ним кипу представлений, написанных командирами подразделений разномастными корявыми почерками.
— Дурак ты, — добродушно сказал Генка. — Прежде чем курить, у меня бы спросил. Они ведь ни до, ни после ничего не жрут. Бесполезно — все назад выйдет, а ты полкотелка супа стрескал, а потом пошел себя травить. Чижик ты, жизни не знаешь.
Митя обиделся на «чижика», но ничего не сказал, а только ожесточенно забарабанил по клавишам. Генка покрутился, покрутился рядом, потом склонился над ним и тихо попросил:
— Напечатай на меня, а? Чего тебе стоит.
Он вспомнил, как Генка рассказывал, что приходится выкидывать представления.
— Нет, не проси. Человек в рейде под пулями ходил, а ты вместо него медаль получишь.
— А тебе-то что? — заорал Генка. — Ты, что ли, ходил под пулями? Сам, поди, харю на моих харчах отъел, джинсы за просто так домой отправил, а теперь помочь не хочешь!
Генка порылся в кипе представлений и вытащил свое:
— Ладно, я к секретчику пойду. Он хоть и деньги берет, но не такое дерьмо, как ты. — В дверях он добавил: — Попросишь у меня еще чего-нибудь.
«Сволота! Успел-таки всунуть свое представление. Понял, что замечу — сам раскололся».
Митя порылся в корзине с мусором и нашел там обрывки тетрадного листочка. Он долго раскладывал мелкие кусочки, пока наконец не получилось. Рядового Файзуллаева командир роты представлял к «Красной Звезде», у того было тяжелое ранение. Именно с этого представления он и начал.
Было далеко за полночь, когда последний лист представлений был отпечатан. Ни художник, ни Генка так и не появлялись. «С Гришей ушли», — подумал он спокойно.
Митя стукнулся в техчасть — закрыто, в строевую — закрыто, наконец в финчасти щелкнул замок, и он увидел Генку, пьющего крепкий чай.
— Извиняться пришел? — язвительно спросил финансист.
— Вот еще!
— Друзьям надо помогать, — финансист показал свои выщербленные зубы. — А то нехорошо получается — службу вместе тащите, он тебе помогает, а ты ему нет.
— Чего ты с ним базаришь? Гони его в шею! — крикнул Генка.
— Ладно, гуляй, Вася. Когда осознаешь — приходи, — финансист выпихнул его за дверь и щелкнул замком.
«Всех против меня настроит, гад!» Он толкнул задремавшего у знамени часового: «Не спи, замерзнешь». «Уйду! Завтра же попрошусь у замполита и уйду». Но уходить не хотелось. Как там, во взводе, он не знал. Шафаров еще не уволился.
Неприятные мысли роились в голове, и, чтобы их отогнать, он стал сочинять письмо Сергею Палычу, но на словах: «служба пошла на убыль» — заснул.
В дверь не просто стучали, в нее ломились. «Кто-то из офицеров», решил Митя. Он побежал открывать босиком. Пол был холодный, и пальцы сами собой поджимались, В кабинет влетел Генка, за ним — бледный Козлов с автоматом.