Митя с Генкой были ближе всех к двери. «Беги к командиру полка!» шепнул Генка.
Ему показалось, что он добежал до модуля, где жил командир, в несколько прыжков. Митя стукнулся в дверь, подождал немного и толкнул ее. Она открылась.
Командир слегка похрапывал. Митя потряс его за плечо:
— Товарищ полковник, товарищ полковник! — голос у него был умоляющий.
— А? Что? — командир приподнялся на локтях.
— Товарищ полковник, там, в особом отделе, замполит пьяный с пистолетом, стреляет, с особистами, — Митя слышал, как писклявит голос, но ничего не мог поделать.
— А, черт! — Командир сморщился. — Сильно пьян?
Митя кивнул.
— Да пошли вы все!.. — Командир отвернулся к стене.
Митя постоял немного в нерешительности и тихонько вышел на цыпочках, притворив за собой дверь.
Назад он не торопился, шел пешком, специально выбирая путь подлиннее. Генка с сержантом стояли под окнами домика и курили.
— Ну что? — спросил Генка.
— Послал всех.
Генка сплюнул.
— Они его к «бэтээру» привязали и охранника с автоматом поставили. При попытке освободить приказано стрелять.
— А вы-то что?
— А что? У них там охранников целая куча, вытолкали нас в шею. Не будешь же по ним стрелять.
Митя высунулся за угол. Замполит был привязан к подножке бронетранспортера. Он уже не дергался, а только матерился и обещал, что когда освободится, всех перестреляет.
Митя попросил у Генки сигарету. Они постояли, покурили, потом он спросил:
— Что будем делать? — Генка пожал плечами:
— А что мы сделаем? Пошли спать.
Они вернулись в штаб. Из-за стеклянной перегородки выглянуло бледное испуганное лицо дежурного. Они сдали ему оружие, сержант стал рассказывать, что произошло, а они с Генкой пошли в кабинет.
— Холодно ему там, — сказал Генка.
— Да уж, не жарко. — Митя представил себе домик со светящимися бойницами, окруженный утренним туманом.
— Ничего, быстрее протрезвеет, а то допился до ручки — в людей стал стрелять.
«А все-таки плохо, что мы его бросили», — подумал Митя, засыпая.
Замполит зашел еще до завтрака. Он был не один — парторг и комсомолец выглядывали из-за его спины.
«Вот они, полюбуйтесь!» — тыча в них пальцем, сказал замполит. Его лицо было с зеленоватым оттенком, под глазами отвисли большие морщинистые мешки. «На губу! — заорал замполит. — Всех на губу!» Он распахнул двери, зашел в дежурку и там снова заорал: «Всех на губу!»
Замполит вернулся в кабинет и, глядя на ничего не понимающего Козлова, сказал: «Художника там не было — пусть остается. А этих, — он кивнул на Митю с Генкой, — обрить и отвезти на гарнизонную гауптвахту за невыполнение приказа и предательство. А потом в роту, чтобы я их больше в штабе не видел!»
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Из лампы повалил едкий маслянистый дым, и Митя прикрутил фитиль. Он сделал стежок на подворотничке, завязал нитку и откусил ее зубами, потом повесил «хэбэ» на спинку кровати и потянулся. До подъема было еще долго.
Он откинул полог палатки и вышел наружу. Было светло. Под грибками, переминаясь с ноги на ногу, маялись часовые.
Митя ждал, но солнце медлило за горами. Он потрогал макушку. «Даже если отправка будет в декабре, все равно не отрастут. Поеду лысым». На губе стояла десантура — им наплевать, дембель ты или не дембель, подстригли под машинку, ушитое «хэбэ» распороли бритвами — остались одни лохмотья. Потом вышел прапорщик и заставил маршировать до двадцати трех часов. А через неделю за ними приехал старлей из второй роты — их новый командир.
В роте к ним относились как к штабным крысам. Особенно доставалось Генке — он был еще черпаком. Митю не трогали, но и близко к себе не подпускали. Приходилось ходить с ротой в столовую, в то время как «без пяти минут» дембелям еду приносили в палатку. Чижики его не слушались и посылали подальше, а старики только посмеивались и часто ставили в наряды.
Солнце наконец встало — оранжевое и ослепительное, обнажив спрятавшиеся в тени городские крыши. Митя вернулся в палатку, надел влажное от ночной сырости «хэбэ», взял автомат и вышел под грибок.
Он вспомнил о вчерашнем разговоре со следователем. Когда за ним прибежал солдат от особистов, внутри все оборвалось.
Следователь предложил ему сесть, долго изучающе смотрел Мите в лицо, потом спросил: