Прапорщик вдавил Митю в мягкий стул. За столом, под портретом Брежнева, сидел тщательно выбритый худой скуластый майор и курил сигарету. На нем была новая, с иголочки, форма. Он долго изучающе смотрел Мите в лицо, выпуская колечки дыма, молчал, потом, будто спохватившись, взглянул на прапорщика:
— Да, идите, мы с ним по душам поговорим.
Митя заерзал на стуле. Майор достал чистый лист бумаги, ручку.
— Я — замполит полка. Можешь со мной говорить как с родной мамой. В обиду я тебя не дам.
Митя назвал фамилию, имя, подразделение и замолчал.
— Что же ты замолчал? Самого главного не сказал: где, когда, за что и кто тебя так разукрасил? Говори, говори! — замполит повысил голос. — Если ты будешь молчать, я ничего для тебя не могу сделать. Кого я буду наказывать? Всех старослужащих, весь взвод? Зачем ты ко мне пришел, чтобы молчать? — замполит сорвался на крик. Он вскочил со стула и заходил из угла в угол, нервно затягиваясь сигаретой.
— Шафаров, — выдавил Митя и с ужасом понял, что отступать ему теперь некуда — майор не слезет с него, пока не узнает все. «Дурак! Зачем я кивнул прапору? Ведь не сюда же шел!»
Замполит успокоился, сел за стол и стал записывать Митин рассказ.
— Значит, говоришь, издеваются над заместителем командира взвода, — майор откинулся на спинку стула. — Турма! Турма!
Митя похолодел.
— Эй, кто-нибудь! — крикнул майор. Из-за двери высунулась голова писаря. — Начальника санчасти ко мне!
«Если Шафарова из-за меня посадят, свои же запинают, — Митя шумно сглотнул слюну. — Если сказать, что соврал и что не Шафаров, а из другого взвода, нет, лучше из другого батальона, и я не знаю кто. Нет, поздно, увидит, что вру, поздно!»
— Товарищ майор! Я вам наврал насчет Шафарова, — голос задрожал.
Замполит засмеялся.
— Врать не умеешь. Да не бойся, я его не посажу, только припугну маленько, чтобы неповадно было. Они тебе ничего не сделают.
Вошел начальник санчасти — капитан.
— Разрешите?
— Да, вон посмотри, какой красавец.
Капитан наклонился к Митиному лицу.
— Здорово разбабахало.
— Ты возьми его к себе и подержи недельки три, а я пока наведу у него во взводе порядок, раз командир не может, — замполит заглянул в бумагу, припоминая фамилию взводного.
Митя пошел за капитаном. В дверях он услышал, как замполит приказал писарю: «Пыряева ко мне!»
Санчасть была через дорогу. Дверь на тугой пружине жалобно скрипнула, впуская Митю с капитаном вовнутрь.
Он шагнул в темноту. В коридоре было прохладно и пахло по-больничному.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Узкая полоса пыльного света дымилась между рамой и темной шторой, Митя быстро разделся, стянул одежду ремнем и забросил ее на верхний стеллаж, где лежали десятки таких же свертков. Все пижамы были мятые. Он выбрал себе по размеру без заплат и пятен, влез в большие шлепанцы и потянул на себя дверь в коридор. Огонек сигареты засветился перед глазами.
— О-о-о, новый пациент поступил, — голос был скрипучий. — Будешь в третьей палате лежать на второй койке справа, а сейчас пойдем, я тебе хорошую работу найду. — Видя замешательство Мити, голос уточнил: — Я здесь самый главный — каптер Коля.
— Меня только что положили, — попробовал отвертеться Митя.
— С чем положили? Руки-ноги целы, температуры нет?
— Целы, — Митя понял, что работы не избежать.
— Тогда пошли со мной.
Он послушно поплелся за каптером. «Стоило ли бежать с наряда, чтобы получить работу в санчасти!» При солнечном свете он разглядел каптера маленького роста с усиками-пиками.
Из трубы бани санчасти валил дым. В печке трещали дрова. Белобрысый парень, волосы ежиком, увидев Колю, принялся усердно запихивать в печку доски от снарядных ящиков.
— Принимай пополнение, Хорек, — Коля пнул валявшийся в предбаннике мешок с бельем. — Все белье перестираете и развесите, а потом можете помыться.
Митя нагнулся, поднял мешок за углы и вытряхнул белье на пол. Коля не уходил. «Сейчас будет над душой стоять, чурка проклятая!»
Сзади заурчал мотор грузовой машины. Подкатил «зилок», и из кабины высунулась голова сержанта. Митя видел его раньше, когда приносил выписной эпикриз в санчасти Тогда же он услышал от чижиков, ползающих по полу с тряпками, что сержант — страшный козел и сволочь — издевается не только над взводными чижиками, но и над больными.
— Коля, начальник приказал побрызгать в столовой и в палаточном. Дай мне одного человечка в помощь, а с меня — бакшиш, — сержант оттопырил большой палец и мизинец, показывая, какой с него бакшиш.
— Я тебе новенького дам — по морде видно, что заложник, всех продаст. Пусть работает.
Он толкнул Митю:
— Сделаешь полезное дело для полка: проведешь дезинфекцию.
Сержант пристально посмотрел на Митю:
— Ишь, губастый какой! — И закричал: — Чего телишься? Прыгай в кузов!
Митя заскочил в кузов. К переднему борту резиновыми ремнями были привязаны открытые баллоны с вонючей жидкостью. В один из баллонов был вкручен длинный шланг с распылителем.
Машина дернулась, выплеснув жидкость из баллонов, и Митя запрыгал на дорожных ухабах, пытаясь ногой поймать слетевший тапочек.
Сердце судорожно забилось — они ехали прямо к столовой.
Около входа в зал машина остановилась, и сержант приказал разматывать шланг и спрыгивать.
В темном зале верхом на скамейках сидели Горов, Шафаров, Кабалов, Барановский и играли в карты.
— Кто к нам приехал! — Кабалов развел руками, увидев Митю. — Проходите, пожалуйста, чмо.
Из распылителя фыркнуло, и веер брызг прошел над столами. Он решил не обращать на них внимания и делать свое дело как ни в чем не бывало.
— Взводный обещал тебе губу за то, что ты смылся с наряда, — сказал Горов, не отрываясь от карт.
— Я заболел, — Митя старался на них не смотреть.
— Твое счастье, что заболел. А мог бы и предупредить.
— Это чмо всегда болеет, когда нужно работать, — вставил Шафаров.
«Они ничего не знают», — понял Митя. Он заторопился, решив почему-то, что именно сейчас, пока он поливает столы, в зал забежит кто-нибудь из взвода и скажет, что он заложил Шафарова замполиту.
Старики больше не обращали на него внимания. Он обрызгал зал и убрался из столовой, вытянув за собой шланг. В машине он вздохнул посвободней.
Не успел Митя доесть кашу, как вошел Коля. «Шеломов, ты все еще здесь! — заехал ребром ладони по шее. — Бегом в баню Хорьку помогать!»
Митя бежал до бани, шлепая по мягкой пыли, и злился.
Хорек был неразговорчив, на все вопросы отвечал односложно: да — нет. Митя узнал только, что он эстонец, зовут Айном и прослужил всего четыре месяца.
Айн остервенело шоркал застиранные простыни, сыпал в таз очень много стирального порошка и постоянно чихал. Митя посмотрел на него, разделся до трусов, налил в таз воды погорячее и погрузил туда скомканные наволочки. Надрываться он не собирался. Вечером к белью никто особо приглядываться не будет, а потом он свернет его грязью вовнутрь, да и гладить скорей всего придется самому. «Айн еще службы не понял. Ну, ничего, когда сотрет до крови костяшки, сразу поймет».
Благодаря Мите они не только успели с бельем к ужину, но и попарились в бане. Было очень жарко, и Митя сомлел с непривычки. Кожа на ладонях полопалась, и он долго с удивлением рассматривал свои облезшие младенческого цвета руки (со дня приезда сюда он впервые попал в баню).
Усталость навалилась на него, и он не стал сопротивляться ни ей, ни сну, который отрезал острым ножом темноты нервы мира, как только ой коснулся головой подушки.
— Исхаков! Исхаков! — голос начальника санчасти приблизился к дверям палаты.
— Товарищ капитан, я уже давно на ногах, больных пожалел будить, — Коля затопал ботинками по коридору.
«Как же, пожалел ты больных! Сам проспал, а теперь оправдывается, хитрая морда». Митя отогнул с глаз простыню и уставился в потолок, по которому ползала одинокая лиловая муха. Он ждал.