— Денисенко! — больно выдохнул Митя.
— За жабры взял? — Генка надел панаму. — Пойдем вместе. Надо было ему тоже бакшиш дать. Не сообразил!
Денисенко выхватил сверток и высыпал содержимое на кровать. Глаза у него лихорадочно заблестели, и он стал перебирать вещи: «Неплохие часики — Нинке пойдут. Зажигалки мне ваши сдались, хотя нет, друзьям подарю», — бормотал он.
Митя с Генкой терпеливо ждали. Наконец Денисенко сгреб все в кучу, выбросив зажигалку: «Бери! В следующий раз что найдете — мне тащите».
Когда они уходили, Денисенко погрозил пальцем: «Смотрите мне, искатели! Если узнаю, что замешаны, сразу посажу».
На улице Митя немного опомнился и решительно сказал:
— Ты как хочешь, а в Кабул я не пойду.
— Как не пойдешь? — удивился Генка. — Уговор дороже денег.
Вид у Мити был очень решительный, и Генка принялся его упрашивать: «Этого шакала испугался? Да ты видел, как у него от жадности глаза заблестели? Это он только так пугал — на пушку брал. Он теперь молчать будет, потому что с нами завязан».
«Точно, шакал. Больше для него ничего делать не буду. Пусть сам пашет, а я не нанимался за него всю работу делать. Шиш ты у меня получишь!»
А ночью постучал Гриша. Митя взял автомат, разбудил Козлова, и они вылезли в окно.
На улицах было темно. Они шли вдоль глухих стен и прислушивались. Где-то вдали, в другом квартале, брехали собаки. Они долго петляли по закоулкам, пока не вышли к дукану — большому двухэтажному зданию с тяжелыми засовами и мощными замками на дверях. Над входом горел фонарь. Козлов подсадил Гришу, и он выкрутил лампочку. Гриша показал Мите, что нужно встать на угол и следить за улицами.
Митю била дрожь. Он передернул затвор и испугался: клацающий металлический звук, казалось, отдался в другом конце города.
Гриша вынул из-за пазухи ломик, и замки заскрежетали. «Ой-а! — Ломик звонко упал и покатился. Гриша тряс руками. — Вот сука! У него замки под током!» Гриша поискал фонарем провод, но не нашел — проводка была сделана изнутри.
«Ни у кого резины нет? — Гриша погрозил дукану кулаком. — Ладно, я до тебя в следующий раз доберусь».
Козлов подобрал ломик, и они пошли несолоно хлебавши.
Дрожь никак не унималась. Он очень надеялся, что они пойдут к полку, но Гриша свернул в сторону. Они вышли на улицу, заканчивающуюся пустырем. Гриша подошел к крайнему, утонувшему в темноте дукану: «Здесь». Митя опять встал на углу, а Гриша стал возиться с замками.
Послышался скрип дверей и шепот Гриши: «Шлем, сюда. Козлов, оставайся на стреме». Митя и протиснулся в узкую щель. Гриша прикрыл дверь и провел фонариком по полкам. «Черт! Невезуха какая! Продуктовый дукан оказался! Ладно, давай здесь шмонать». Он зажег стоящий на прилавке фонарь, высветивший ящики с кока-колой, мандарины сияющей оранжевой горкой, наваленные пачки печенья и сигарет и еще много всякой мелочи и трухи.
Гриша отыскал мешок, и они набили его продуктами. Митя взялся было за ящик с кока-колой, но Гриша покрутил пальцем у виска: «Ты что? На весь город будешь звенеть». Они нашли посудину — большую эмалированную кастрюлю, ополоснули бутылкой кока-колы и вылили в нее два ящика: Митя открывал бутылки, а Гриша опрокидывал их в кастрюлю.
Мите показалось, что прошло полночи, пока они возились с этими чертовыми бутылками. Дрожь прошла, но холодящий позвоночник страх сидел крепко и заставлял прислушиваться к малейшему шороху. Наконец последняя бутылка выбулькала в кастрюлю. Гриша загасил фонарь, и они выволокли свою добычу на улицу.
Козлов сидел на корточках, вжавшись спиной в доски дукана. «Я думал, вы там уснули». — «Держи», — Митя передал ему кастрюлю с кока-колой.
В полк возвращались бегом. Козлов пер кастрюлю на вытянутых руках и поминутно просил остановиться. Гриша торопил: «Надо успеть до смены караула!» Они остановились только у дороги, идущей вдоль забора части. Тяжело топая ногами, подбежал Козлов. Его пошатывало, со лба скатывались крупные капли пота.
Послышался шум мотора. Гриша махнул рукой: «Назад!» Они добежали до первого попавшегося переулка и вжались в стену. Мимо них на медленном ходу прошла дежурная машина, шаря фонарем по сторонам. Они подождали, пока машина свернет на другую улицу, и побежали.
Генка был явно недоволен. Он щурился от света и ворчал:
— Вы что, офонарели, так рисковать из-за хавки? Мало я со склада таскаю или голодные?
— Заткнись, гундос! — оборвал его Гриша. — Лежишь тут, дрыхнешь! Советчик нашелся! Что нам, пустыми возвращаться?
— Ладно, — сразу смирился Генка. — Давайте пожрем.
Гриша высыпал содержимое мешка на стол. В разные стороны разбежались рыжие шары мандаринов.
— Налетай!
Скоро тяжелый запах Генкиных портянок был вытеснен мандариновым, сочным и острым, заполнившим весь штаб. Они черпали кока-колу кружками и смеялись над тем, как Козлов тащил кастрюлю.
Митя отвалился от стола, когда почувствовал, что еда стоит в горле и пихать больше некуда.
Гриша, собирая в мешок продукты для своих технарей, сказал:
— Я парень настырный. Завтра достану резиновые перчатки и снова пойду. Кто со мной?
Генка вопросительно посмотрел на Митю.
— Нет, с меня хватит. Мы ведь договаривались на один раз.
— Тогда ты пойдешь, — Генка уперся жестким взглядом в Козлова. — Нажрался, скотина! Дорвался до бесплатного! Смотри, вернешься без японской тачки, загоняю!
Гриша засмеялся:
— Если дело выгорит, на всех хватит. Зампотех говорил, у Азиза до миллиарда не хватает. И нашим и вашим помогает, сволочь! Его ХАД за задницу взял, подозревали в связи с душманами, так откупился, торгует как ни в чем не бывало.
Генка заворочался на стуле.
— Я, пожалуй, тоже пойду. Только ты не думай, Димос, я с тобой делиться не буду, раз ты так долги отдаешь.
— Мы же договаривались — один раз! — завелся Митя.
— Я не виноват, что вы пустые пришли.
— А я виноват?
Они вскочили, готовые вцепиться друг в друга. Гриша присвистнул:
— Мне такие горячие не нужны. Я лучше своих технарей возьму да Козлова — он хоть зря не орет.
Митя сел, но обида пульсировала в висках, не давая успокоиться.
Второй батальон вернулся из рейда. Чесали недалеко от Кабула, говорили, что взяли много бакшишей и «особисты» на обратной дороге устроили шмон, но все равно много провезли. Батальон ходил с набитыми жвачкой ртами и вонял импортным одеколоном.
Из писарей всегда двое-трое ходили с комендантским взводом, и Митя решил заглянуть к строевикам — узнать подробности.
Дверь была заперта. Он приложился ухом к прохладной краске. Слышалась возня, чирканье спичек. «Бакшиши делят. Сейчас я их обломаю. — Митя стукнул в дверь кулаком и крикнул властным голосом: „А ну, открывайте, писарюги!“ За дверью засуетились. Щелкнул замок. Митя толкнул дверь и засмеялся: „Ну как обломчик?“ В ответ строевики покрыли его трехэтажным матом.
В комнате стояла завеса табачного дыма. „Дышать нечем, — сказал Митя. — Чую по запаху — „Ричмонд“. Угостите пачкой“. Строевики засмеялись: „Ричмонд“, „Море“ — на любой вкус, садись с нами покури». Дверь закрыли, и на столе появилась фольга, свернутая желобком. Худой сержант достал из кармана пакетик, ручку и монетку, отполированную с одной стороны до зеркального блеска. «Сначала посмотри, как это делается, — он высыпал на фольгу серый порошок из пакета, монету засунул в рот и прижал языком к зубам. — Поджигай». Вспыхнула спичка. На прогретой фольге порошок превратился в большую коричневую каплю, забегавшую по желобку. От нее струился дымок-кумар. Сержант тянул его через трубочку, пока спичка не погасла. Тогда он вынул изо рта монетку и щелкнул пальцами. Ему протянули сигарету, он сделал глубокую затяжку, «закусил». На зеркальной поверхности монеты белел налет. «Чистоган, — объяснил сержант и спичкой соскоблил пыльцу на фольгу. — На, попробуй руинчика».
«Один раз можно. Узнаю, за что Вовка погибает».
Затянуться так сильно и долго, как это делал сержант, Мите не удалось, и часть кумара ушла в потолок. Эльдар, писарь из строевой части, заругался: «Ты нам весь руин изведешь, поучись сначала!» Вторая затяжка была более удачной, а в третий раз он затянулся так сильно, что в глазах пошли круги и в голове зазвенела тонкая струна, и, чтобы не упасть, он опустился на стул. Мгновенно руки сделались неподъемными и ватными. Это были не его руки. Он с удивлением шевелил пальцами и не чувствовал их шевеления. «Это ничье, — решил он. — Свои руки я отрубил пишущей машинкой. Какой ужас! Всего три затяжки, а крыша улетает, ее сносит ураган. У-у-у — сильный ураган сдувает со стула. Надо вцепиться в спинку, а то сползу. Пусть сдувает вместе со стулом. Эльдар показывает на трубочку и спрашивает, что я хочу. Чего я хочу? Нет, руина я больше не хочу. Я лучше войду в дом, полежу на диванчике, пока совсем не раскис в этой духоте». Он поднялся и, задевая углы столов, пошел к выходу. По пути он глянул на себя в маленькое зеркальце над столом — белое известковое лицо с пустыми глазами. «Это не я». Он кое-как добрался до своего кабинета и рухнул на стул.