Встала. Не стесняя себя присутствием истопника, зашла за ширмы, справила малую нужду в серебряный уринник, принадлежавший некогда князю Меншикову. Потом прибрала волосы, повязала голову красным платком по-крестьянски и тем завершила утренний туалет. Не приученная с детства к чистоплотности, она не приобрела этих привычек и в бедном, лишенном удобств митавском дворце. А перебравшись в Петербург, постаралась прежде окружить себя роскошью, но мыться чаще не стала, хотя мыльня и мыльщицы-бабы — все находилось тут же на ее половине. Яган же презирал баню, считал ее одним из примеров русского варварства. Он мылся в лохани. Не часто.
Со двора донесся визг полозьев и невнятный разговор, перешедший скоро в громкую ругань. Анна подошла к окну. Мимо, впрягшись в низкие салазки, четверо мужиков тащили резаные плиты крашеного льда.
— Нюшка, Нюшка! — закричала императрица, всплеснув руками.
В дверь просунула голову Анна Федоровна Юшкова, камер-фрейлина, любимица. Но ныне государыня гневалась...
— Кто велел ледяны палаты разбирать? Нешто я не приказывала, чтоб до весны стояли?..
Голова камер-фрейлины скрылась. За дверью опочивальни затопали, загомонили женские голоса. Потом все стихло. Некоторое время спустя те же мужики, только уже без шапок и со всклокоченными бородами, молча проволокли салазки в обратную сторону. Анна отошла от окошка. Случай напомнил ей куриозную свадьбу шутов. Спохватилась, что давно не видела Квасника с новоявленною княгинею...
Шевельнулось ли в темном ее сердце чувство вины перед стариком? Вряд ли. Шут — не человек, хоть бы и княжеского был роду. Однако удовольствия она от этого воспоминания не испытала и, чтобы отогнать поскорее тревожные думы, стала вспоминать о самом доме ледяном... Сколько было хлопот в ростепель, когда перед самым праздником вдруг просела готовая крыша и потекли стены. Анне было жалко дивного строения, возведенного по проекту гоф-бау-интенданта и архитектора Еропкина. Кабинет-министр Артемий Волынский приводил того во дворец, представлял. Строитель понравился: лицо чистое, светлое, глаза ясные, как у Ягана. Над пухлыми губами — небольшие усики. И поговорить — мастер... Что-то он ей такое смешное про италийские страны рассказывал... Она улыбнулась про себя, задумалась, стараясь припомнить насмешившее. Но вместо того пришло на память, как в канун Сретенья с Тишкой-юродивым заклинали мышей в Зимнем доме. Страсть, сколько их развелось ныне, знать недаром господин профессор из Академии Георг Крафт сказывал, что зиме быть суровой...
А тогда старичок-юрод, после обильной трапезы с возлиянием, в сопровождении целой свиты баб-приживалок, обошел все покои императрицы. Там ветошку какую подобрал, там щепочку отколупнул. Собранное снес в большую залу тронную с жарко натопленной и выметенной печью. Сложил все на загнетке да и сжег, поднеся раскаленную докрасна кочергу. Потом выгреб золу и с нашептыванием высыпал в те места, откуда брал остатки. «Как железо в воде тонет, — приговаривал юрод-колдун, притоптывая ногою, — так и вам, гадам, сгинуть в преисподнюю, во смолу кипучую, во ад кромешной...» Приживалки и приживальцы покаживали зелеными свечами, жгли ладан. Подхватывали слова: «... не жить вам на белом свете, не видать вам травы-муравы, не топтать вам росы медяной, не есь, не сгрызь запасов хозяйских...» Потом все по знаку замолчали, а знахарь голосом высоким и пронзительным вскричал: «Заклинаю вас, мышей, моим крепким словом на веки веков. Слово мое ничем не порушится, аминь!»
Анна из своих рук поднесла юродивому кубок со сладким вином, дарила деньгами, просила не обессудить на угощении и на одарении. Юрод фыркал, отворачивался, ничего не брал, пока не вышла она из покоя. А потом прибегала к ней Анфиса-сказочница с разбитым носом. Говорила, что старичок-то не токмо все вино выпил, но и побил женок, отнимая у них даренные государыней деньги. Императрица смеялась...
В ту ночь до вторых петухов слушала страшные сказки про колдунов и оборотней. Спала дурно. На другой день встала с тяжелой головой, но без гнева...
Февраль весь был заполнен приятными хлопотами. На другой день после Сретенья отмечали ее тезоименитство. Гостей съехалось — тьма. Но праздник прошел вяло, без интереса. А на Николу Студита, четвертое февраля, пришелся день рождения Петруши, сына Ягана... Анна любила больше младшенького, Карлушу, но обидеть невниманием наследника герцога Курляндского не могла. И потому подарок отроку выбирала долго и придирчиво. Остановилась на аглицком ружье с насеченными золотом стволами, резным ореховым прикладом...