А сколько приходилось стараться, чтобы напечатать «Проблему символа и реалистическое искусство» (1976)! Но всегда находились люди понимающие (хоть их всегда горсточка), и так шаг за шагом. То «Знак. Символ. Миф» (1982) — это помог уже по моей просьбе наш новый декан и давний почитатель Алексея Федоровича, добрейший (из старообрядческого рода) Иван Федорович Волков, и опять издательство МГУ. То «Языковая структура» (1983). Я уж не говорю об «Эстетике Возрождения», великолепно изданной Л. В. Литвиновой (издательство «Мысль») и в 1978, и в 1982 годах (и с важными дополнениями в 1998-м). А «Владимир Соловьев и его время» (в 1990 году в «Прогрессе») у того же Саши Авеличева, а потом в серии «ЖЗЛ» с дополнительными главами («Молодая гвардия», 2000)[365]. Нет, всегда надо внимательно обдумывать все обстоятельства, прежде чем пускаться в путь с рукописями Алексея Федоровича. Но мы с Валентиной Михайловной иначе не могли, мы были призваны на помощь, мы жили для этого, да и сейчас дня не проходит в раздумьях — путь продолжается.
«История античной эстетики» особенно дорога Алексею Федоровичу. В ней тесно переплетались философия и мифология. Ведь чем древнее они, тем и выразительнее, а значит, по Лосеву, эстетичны. Но главное — здесь воплощался давний лосевский принцип «Высшего синтеза». Разные ступени античной культуры вырисовываются в органической целостности философии, науки, религии, искусства и нравственности, создавая единый и долгий путь от язычества к христианству.
Но и сама личность А. Ф. Лосева представляла тоже некий «Высший синтез», в котором этика занимала совсем не последнее место. И это чувствовали собеседники философа. И не только они, но и читатели его книг, размышляющие над идеями автора. Такое чтение заставляло совсем незнакомых людей, старых и молодых, даже совсем юных, обращаться в письмах к богатому духовным опытом, а значит, мудрому человеку, который может помочь на сложных житейских путях.
Вот здесь и приходилось мне общаться с этими большей частью молодыми людьми, иной раз стоявшими у наших дверей (к Алексею Федоровичу я не могла всех допускать; иначе — конец работе) со своими вопросами, на которые я и давала понятные ответы (а это совсем не просто). Я же читала их письма Алексею Федоровичу и отвечала обязательно, излагая мысли Алексея Федоровича. Нельзя не отвечать и нельзя не впускать. Так мы заочно и лично познакомились со многими хорошими людьми [366].
Не зная адреса, писали в институт, на место работы Алексея Федоровича, а оттуда посылали нам; писали в издательства, и опять-таки письма шли на Арбат. По телефонам не звонили (тогда Интернета не было, и не так просто было узнать номер, да я бы и не стала разговаривать; совсем иное — письмо или встреча на нашей лестничной площадке).
Переписка у Алексея Федоровича огромная: тут и коллеги-ученые (а с ними настоящие дискуссии в письмах), и давние друзья, и ученики, и издатели, и читатели. Если я доживу до изучения годовых папок с делами или ящиков с письмами, это будет нечто небывалое. Боюсь — не успею.
366
О некоторых письмах на Арбат см.: Алексей Федорович Лосев (серия «Русский Mip в лицах»). М., 2007.