Среди наших друзей — Муслим Атаев, пленявший нас своей героической красотой, и знаменитый партизан Рабадан Нуров, и дядя Хан-Магомедов с тетей Найдой, и Сулейман Сулейманов, и внучка нашего любимого героя Хаджи-Мурата — черноволосая, черноглазая, тоненькая тетя Уммочка.
А уж какая была радость, когда навестила нас в 1934 году приехавшая из Ленинграда тетя Нафисат, рыжеволосая, зеленоглазая, похожая на своего деда, великого Шамиля! Она потеряла двух мужей — красного, Махача Дахадаева, расстрелянного белыми, и белого, князя Кугушева, расстрелянного красными. Теперь у нее был третий муж — некий управдом. А сама она, утонченная смолянка, горничная в «Астории», знала языки, работала с иностранцами. Было у нее от третьего мужа двое детей. Имен их — ни мужа, ни детей — не называла. Не было при ней и ее верных слуг. Васфей и Али поженились и остались в Темир-Хан-Шуре (советском Буйнакске). Моя мама писала в «Воспоминаниях», что Нафисат посетила ее еще в Махач-Кале и очень горевала о Кугушеве, говоря, что он был в тысячу раз лучше Махача. Тогда мама и Нафисат расстались холодно. А теперь встретились как близкие друзья. Но что-то печальное было в этой последней встрече. Мой младший брат Махач (собирался стать писателем) и я сочинили несколько рифмованных строк, которые я попыталась вспомнить:
За точность не ручаюсь. А первая строка напоминает мне теперь тютчевское: «Она сидела на полу…» (обращенное к Денисьевой).
Нафисат умерла от голода в блокадном Ленинграде. Так закончилась одна из легенд нашей жизни.
Не только у взрослых свои друзья, есть они и у меня. Правда, их совсем мало, собственно говоря, только двое. Одна — моя школьная подруга, мы учимся в одном классе, другая — со мной в группе мадам Жозефины. Насколько я теперь понимаю, мне не суждено иметь близких — близких настоящих друзей. Что этому мешает, не знаю. Людочка и Туся. Обе живут в нашем общем дворе, в доме напротив. Людочка на первом этаже, Туся на пятом, как и я. Людочка носит интересную фамилию — Королевич-Юцевич, а зовут ее по-настоящему Людвига, или даже Людовика (родители или кто-то из них — поляки). Людочка младше меня, ходит в коротеньких платьицах, белокурые волосы собраны в огромный, как бабочка, бант на голове. Она учится в консерватории вместе с Ростроповичем сначала у профессора Могилевского — виолончелиста[88], а затем перешли к профессору Козолупову[89]. Людочка большая любительница повестей и романов Лидии Чарской и Веры Желиховской[90](воспитанницы институтов благородных девиц, титулованные дамы и господа), которые почему-то стали широко и вместе с тем потаенно читать советские школьницы середины 1930-х годов. Видимо, своего рода оппозиция, о чем сами читательницы вряд ли подозревают. Но советский прозаизм со своей общественностью и пионерским уставом уже многих внутренне отталкивает, и хочется какой-то совсем иной жизни. Пусть иллюзорной, но утешающей.
В квартире Людочки (они занимали две комнаты из трех — уже знак некоей избранности) пыльные ковры на кушетках, этажерки по углам с растрепанными книгами — видно, что их все время перечитывают; старинные часы, мелкие безделушки из фарфора и бисера. В обстановке нет ничего стандартного и выставленного напоказ. Между прочим, я замечала это у некоторых из моих знакомых девочек, живущих тоже в нашем доме. Например, у Тани Смирновой в комнате, где жили пять человек (трое взрослых, сын и дочь), тоже все как-то мило: и цветы, и туалетный столик с зеркалом, и опять-таки бисерные рукоделия, меня прельстившие, и даже пасхальные яички (а это и совсем уж несоветское), и французские книжки. Таня от меня перенимает интерес к французскому, купила учебник автора под фамилией Коноф, а потом стала брать уроки у нашей мадам.
Людочку я очень люблю и даже рисую ее в своем жалком альбомчике, в белых носочках и с огромным бантом — вот-вот улетит, хотя она очень крепенькая девочка и виолончель ей очень даже подходит. Но эта детская дружба обрывается. Я становлюсь старше, у меня появляются свои серьезные интересы, да и тяжелая перемена в нашей семье все прежнее перечеркивает. Остались какие-то слабые, сладостные ароматы, какие источают старые флаконы от хороших духов.
88
Давид Яковлевич Могилевский (1893–1961), с 1919 года участник квартета им. А. К. Глазунова.
89
Семен Матвеевич Козолупов (1884–1961), глава целого семейства известных музыкантов (виолончель, скрипка, фортепьяно).
90
Вера Петровна Жениховская (1835–1896), младшая сестра известной теософки Елены Петровны Блаватской.