Оказывается, наши композиторы сочинять не умеют, иначе не сняли бы оперу известного Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» («Катерина Измайлова») — либретто по знакомой и мне повести Лескова. Опера еще в 1932 году написана. У нас дома есть красивое с фотографиями исполнителей либретто, целый альбом. Папа его как-то принес. Мы-то все пели песни Шостаковича из фильма «Встречный» и какие-то тоже его «Златые горы». И еще, говорят, у него был «производственный» балет под названием «Болт». Я все интересовалась: как там винтики и шпунтики разные танцевали, и кордебалет, и ансамбль? А прима-балерина была? Очень любопытно. И балет «Светлый ручей» есть в 1935 году. Это, наверное, «хозяйственный», из колхозной жизни? Толком ничего не могу добиться, а тут вдруг сама читаю в газете большую статью «Сумбур вместо музыки»[96]: прорабатывают — так это называется — и указывают ему правильный путь.
Жаль, что в современной шеститомной «Музыкальной энциклопедии»[97], я уж не говорю о БСЭ или словарях музыкальных, ничего не говорят об этих печальных событиях биографии знаменитого композитора. Как будто никогда никто его не мучил, никогда он не страдал, и весь путь его — путь триумфатора. А откуда же трагичность музыки Дмитрия Дмитриевича? Стоит только посмотреть в его глаза. Видно же, что человек — жертва. Разве может жить без страданий человек в стране социализма, да еще человек творческий? Хорошо, что еще в лагерь не отправили, как других — например, философов. Но там в книгах идеи, слова сразу в глаза бросаются и совращают читателя. А музыка — тонкая материя, пойди растолкуй, да пойми. Можно и так, и этак. Но наши руководители — мудрые. В музыке понимает Андрей Андреевич Жданов (да он и в истории, и в литературе, в стихах и в прозе — удивительный критик). Все-таки родился в семье инспектора народных училищ (совсем как Ленин), окончил реальное (редкость среди наших членов правительства), сам, говорят, играет на фортепьяно и любит классическую музыку. Уж куда бедному Шостаковичу с ним тягаться! Один сумбур.
Ко всем загадочным историям прибавляется смерть Алексея Максимовича Горького в 1936 году. Очень хорошо помню. Лето, мы в Малаховке наблюдаем сквозь дымчатые стекла полное солнечное затмение. Собаки воют, куры квохчут, переполох. А тут, оказывается, Максим Горький умер. Символично. Закатилось солнце социалистической культуры. Смерть Горького, надо сказать, сразу же стала обрастать слухами, и очень опасными. Снова подан нам урок большого неблагополучия.
Дальше уже не просто знаки, а явленные знаменья — политические процессы, текст которых печатается в газетах. Да какие речи Вышинского, генерального прокурора и гениального оратора! Как он громит эту банду предателей и шпионов, троцкистов! И все так убедительно, ярко — мы в школе все на стороне Вышинского. Это не выдумка. Я даже записываю в своем дневнике: «Хочу, чтобы всех расстреляли, кроме Радека». Наконец, по радио объявили — конец всей банде. Всех приговорили к расстрелу, кроме Карла Радека, Арнольда, Сокольникова, Строилова — их в тюрьму на десять лет. Но в этот момент пришла моя Туська, и мы отправились на Никитскую, покупать ноты, да еще Мурат принес билеты на любимого нами «Сережу Стрельцова». Вечером появляется дядя Гамид, но не застает отца. Папа пришел поздно, усталый, сразу слышно по его шагам на лестнице, что тяжело сердцу, мрачный. Лег спать. Этот день 30 января 1937 года я запоминаю хорошо.
Есть еще самое приятное время для тех, кто ходит в школу, — каникулы. Где их проводят? Сразу, как меня записали в школу, до всякого первого класса я уже отправляюсь на каникулы вместе со старшим братом, причем без родителей, к нашей знакомой Варваре Петровне в Красково под Москвой. В нашем дворе стоят две грузовые повозки, запряженные мощными битюгами. В Москве еще полно извозчиков, лошади не редкость, а средство передвижения. В повозки складывают вещи, уже упакованные, перевязывают ремнями, покрывают от дождя какими-то клеенками. Не понимаю, зачем для нас столько вещей? Оказалось, все нужно. Мы сами вместе с мамой едем поездом. После того как устроимся, она будет нас навещать и проверять, правильно ли мы отдыхаем.
Дом деревянный, старый, перед ним площадка для игры в городки, очень в те времена любимой, а для меня оказавшейся опасной. Я перебегала улицу как раз в тот момент, когда один из игроков уже запустил со всей силой биту, и она попала мне по ногам. Сразу падаю, реву от боли, от страха, выбегает Варвара Петровна, кричит, испуганный брат с криком набрасывается на преступника — в общем, слезы и крики. Хорошо, что кости целы, прикладывают холодные компрессы, мажут йодом, сплошная суматоха.
97
Том VI (М., 1982), статья «Шостакович»; Музыкальный энциклопедический словарь (М., 1990), в обоих изданиях автор статей М. Д. Сабинина. Любопытно, что в БСЭ 1933 года говорится, что в 1928–1929 годах у Шостаковича «углубление сознательной тематики и реалистического воспроизведения действительности», а во втором издании БСЭ (том 48) указаны в 1927–1931 годы «черты абстрактного рационализма конструктивистского типа и натурализма». Злосчастные «Катерина Измайлова» и «Светлый ручей» — только «противоречия сложного творческого пути» композитора. В третьем издании БСЭ эта опера — «творческая зрелость композитора» (Л. В. Данилевич). Ни слова о позорной клевете. И только в 2004 году (четвертое издание, том «Россия») сказано об «уничтожающей критике 1936 года оперы и балета Шостаковича».