«Современник» появился и в 1837 году, но уже изданный друзьями покойного и в пользу семейства прежнего своего основателя. Тут впервые ознакомилась публика со многими произведениями поэта, несколько лет уже сберегавшимися в тетрадях его. Посмертный, загробный голос Пушкина, длившийся целый год в новом «Современнике», показал окончательно всю великость понесенной утраты и погибших с поэтом надежд. В «Современнике» 1837 года напечатаны были, кроме небольших стихотворений и прозаических отрывков, «Медный всадник», «Русалка», «Галуб», «Арап Петра Великого», «Летопись села Горюхина», «Египетские ночи». Будем говорить только о произведениях стихотворной формы. Каждое из них, кроме своего художнического значения, имело еще и другой голос в то время. За мощными стихами их, достигшими некрушимой, будто сквозь огонь проведенной формы, за образами их, доведенными до отчетливости исполнения, перерождавшей их в совершенно живые явления, слышалось такое обилие творческой неистощимой силы, что они казались скорее начатками богатой деятельности, чем окончанием ее. Являясь как последнее слово поэта, как предел, за который он уже не перейдет, все эти создания опровергали собственными качествами характер, сообщенный им неожиданной и преждевременной смертью.
Но будем довольны и тем, что сделано Пушкиным.
Как дуб, предназначенный на долгое существование, Пушкин вначале развивался тихо, раскидывая ветви с каждым годом все шире и шире. В зачатках его уже можно было видеть все признаки медленного возрастания, какое бывает уделом мощных организаций. Эфемерное поэтическое существование, скоро выбегающее для изумленных глаз и скоро пропадающее от них, начинается и кончается несколькими произведениями одинакового значения и равного достоинства, но Пушкин начинал тяжело. Корни его поэзии постепенно, медленно и глубоко проникали в глубь жизни и души человеческой. Он и в последнее время еще далеко не достиг предела, какой положен был собственной его природой, и по оставшимся начаткам легко видеть обширные размеры, какие мог бы он принять впоследствии. Обозревая всю деятельность его вполне, невольно приходишь к заключению, что мы имеем только приготовление Пушкина к последнему фазису развития его, который должен был и определить все значение его, и довершить весь его образ, но повторяем слова наши: будем довольны и тем, что нам осталось от него.
Нам осталась вполне сущность его поэзии. Общий голос уже прежде нас определил ее значение, назвав ее исключительно художническим созерцанием природы и человека. Мысль, что Пушкин приступал ко всем явлениям физического и нравственного мира, как к предметам искусства, сделалась у нас общим местом. Будущим критикам предстоит, однако ж, труд вполне определить способ, каким выражалось это направление, потому что способ выражения в художнике и есть мерило настоящего его достоинства. Во многих из наших поэтов, предшественников Пушкина, видим мы первобытную поэтическую силу еще в грубом своем величии, которая иногда смягчается сердечным чувством, иногда особенною настроенностию души, иногда, как у Батюшкова, сочувствием к древним образцам, но весьма редко самим чувством изящного, пониманием красоты формы, требованиями умеренности и эстетической постройки в создании. Энергия, составляющая отличительную черту всего русского искусства, выступает и после Пушкина с особенной ясностию, господствуя над всеми другими условиями творчества. Из соединения внутренней силы с изяществом планов и всех очертаний родились поэтические создания его. Самый стих его, который по общему, не заготовленному наперед согласию, называется генерическим именем «пушкинского стиха», выходит из того же сочетания красоты и мощи: отсюда и право Пушкина на имя народного поэта, которое подтвердил он и еще другими качествами своими: ясностию всех своих представлений, прямым, бодрым взглядом на предметы и на жизнь. Многосторонность его поэзии еще более укрепляет за ним почетное название, присужденное ему общим голосом. Он не вращался в ограниченной сфере, которая бы завистливо держала его на одного рода представлениях и тем самым умалила призвание: национальная способность понимания чужих идей и образов и усвоения их не имела бы в нем тогда своего представителя! Крупная черта, отличающая Пушкина от предшественников, есть его близость к действительной жизни, которая так превосходно соответствует практическому смыслу, лежащему в основе русского характера. Никогда не забывал он художнической идеализации, без которой нет изящных произведений, но он не имел понятия о той низшей идеализации, которая одной данной краской расписывает все предметы. Материалы для биографии Пушкина, представляемые теперь публике, передают только в слабом очерке внутреннюю и внешнюю жизнь поэта. Настоящая, полная жизнь его заключается в самых его произведениях, порожденных, так сказать, ходом ее. В них читатель может изучать и душу поэта, и обстоятельства его существования, переходя от одного художнического образа к другому: так писал Пушкин свою биографию. По распределению статей, принятому настоящим собранием его сочинений, читатель может иметь наслаждение проследить этот поэтический рассказ о самом себе, начиная с первых подражаний поэта нашего эротическим писателям Франции, до тех пор, пока после ряда могущественных созданий он мог воскликнуть в справедливой гордости: