Любовь эта к людям глубокая, она коренится в том восторженном отношении, какое вызывает в сердце писателя трудовая удаль, рабочая сметка, сноровистость мастеровых людей. Герои повести — это умельцы, мастера, знатоки своего дела. С тонким знанием и самым добрым чувством повествуется о том, как они охотятся, разделывают рыбу, валят деревья, роют засольные ямы, пилят и плотничают... Писатель любуется делами рук человеческих. Не раз он с восторгом опишет гиляцкую нарту, прозванную за необыкновенную легкость «здравствуй и прощай», сработанную без единого гвоздика, прихваченную только ремнями и деревянными клиньями, но на редкость прочную и такую невесомую, что ее одной рукой может поднять мальчик.
И вся повесть мне представляется вот такой же ладно сработанной, легкой и прочной настолько, что ей и сносу не будет на долгом еще пути.
Повесть «Васька-гиляк» вобрала в себя часть того, что было накоплено личным опытом еще до того, как писатель стал комиссаром партизанского отряда, и даже до того, когда он редактировал партизанскую газету «Красный ключ». А между тем все, что было после этого, в особенности во время полугодового похода, дало так много интересного и важного, о чем непременно нужно было рассказать людям. К. Г. Паустовский назвал Фраермана «певцом Дальнего Востока». И это верно. Начав рассказывать об этом удивительном крае, о том, что там пережил и увидел, он не мог выговориться до конца. И у меня создается впечатление, что, проживи писатель дольше, он еще написал бы не одну книгу о Дальнем Востоке. Запас его впечатлений, душевной любви и благодарной памяти далеко не был исчерпан.
После завершения работы над повестью «Васька-гиляк» писатель не мучился над вопросом, чему посвятить следующую книгу. Ясно было, что надо продолжать рассказывать о том, что пережито и видено в пору боевой молодости на Дальнем Востоке. Не позволив себе сколько-нибудь длительной паузы, писатель садится за повесть о четырнадцатилетней тунгусской девушке Никичен и ее шестнадцатилетнем женихе Олешеке. Сначала судьба этих юных героев кажется беспросветной, но революция и рожденная ею новая жизнь сделают их в конце концов счастливыми. Новая повесть называется «Никичен». Однако она значительно шире судьбы юной героини. Это чистое по звучанию произведение отличается глубоким социальным содержанием.
Если в «Ваське-гиляке» описываемые события концентрировались вокруг главного героя, то новая повесть построена по иному принципу. Не упуская слишком далеко из виду главных героев, автор вводит в поле нашего зрения все новых людей и новые события, расширяя круг за кругом повествование. При этом повесть не утрачивает композиционной стройности, она крепко сколочена, емко и сжато написана. В повесть о юной Никичен привнесен и автобиографический элемент. В комиссаре партизанского отряда Небываеве легко угадывается сам автор.
Кругозор комиссара Небываева несравним с кругозором Васьки. Этим в значительной мере и объясняется иной ракурс в изображении положенных в основу повести событий и иной принцип их отбора. Разумеется, для повести строго выбрано лишь самое необходимое из того, что было во время полугодового похода из Керби в Якутию, а что-то и домыслено. И мы еще раз получаем возможность теперь уже не в строго документальном воспоминании, а в художественном преломлении проследить перипетии трудного похода, ближе разглядеть его участников. По-читательски нельзя не быть благодарным автору за то, что он с такой непосредственностью донес до нас романтику теперь уже далекой эпохи, сам дух неповторимого времени, к которому никогда не ослабнет живой человеческий интерес.
Славное и далекое время оживает в этой повести не только в воскрешенных художником событиях и судьбах людей, оно с пронзительностью заявляет о себе в точных деталях, метких штрихах, в бережно сохраненных предметах. В повести процитирован всего лишь один документ, но как сильно в тексте его запечатлен дух времени, высокая романтика и суровая правда эпохи.
«Комиссар Небываев знал свой мандат наизусть. Он был написан пышным языком:
«Идти к тунгусам. Учредить Советы. Вести революционный суд и расправу над врагами рабочего класса. Оказывать всяческое сопротивление японцам. И если справа и слева и кругом будут враги, то держаться до оказания помощи, или до смерти, или до победы над врагами трудящегося народа. Связи не держать по случаю непроходимости тайги, а действовать самостоятельно».
Текст этого документа очень мало отличается от текста мандата, врученного писателю при вступлении его в должность комиссара партизанского отряда. Вообще для художественной манеры Р. И. Фраермана характерно самое бережное отношение к документу, к факту и тем более к исторической истине. Не являясь ни в какой мере писателем-документалистом, он порой лишь легко прикасается кистью художника к факту или документу, но и этого прикосновения достаточно для того, чтобы все приобрело живую красочность и объем. При удивительной щедрости на поражающие своей яркостью детали, писатель все же чаще пишет скуповато, как бы сдерживая свое перо, свою фантазию, не слишком позволяя разбегаться своему приметливому глазу.