Вот почему так важно уже теперь воспитывать у молодежи чувство ответственности не только за себя, за свой труд и за свои поступки, но за все неустройство, которое ты видишь вокруг.
Неудачу, ошибку товарища ощущай, как свою собственную беду. Этого требует время и жизнь. И всякий промах, всякую неполадку считай и частью своей вины. Не проходи мимо равнодушно, если жизнь требует немедленного вмешательства. Не полагайся слепо на чужой опыт. Учись думать и разбираться в жизненных явлениях и оценивай их с точки зрения наших общих идеалов.
Не это ли новое понимание чувства ответственности за общее дело, за судьбы товарищей побудило Валентину Гаганову помочь слабой бригаде и поднять ее до передовой!
Такое сознание сразу не возникает. Человек постепенно приходит к мысли, что ничто в мире не пропадает, но каждое дело — доброе или злое — связано с судьбами других людей. И каждый человек вносит свой труд для торжества мира и победы добра над злом.
ДОРОГА К СЕРДЦУ
Однажды летом на рассвете, когда речной туман не сошел еще с прибрежных лугов и низин, спускался я, взяв удочки, с пригорка к берегу речки с милым названием Вертушинка. Речка эта в самом деле все время петляет, весело звенит на перекатах, то спрячется и затихнет в высокой куге, то снова вырвется, журчит и льется, образуя уютные уголки для рыболова. Одно такое лукоморье я полюбил и даже «прикормил» для своей рыбалки.
Небольшая излучина образовала там довольно глубокий заливчик, где вода стояла тихо, как в чаще, и вся поверхность залива в сочетании с холмами, покрытыми сочной травой, пушистыми вербами и плакучими березами, являла тот удивительно скромный и кроткий вид, какими так богата наша среднерусская природа.
Рассвет еще не начинался, но созвездия уже бледнели и таяли, и только на крутом повороте в темной гуще огромного дуба сверкнули вдруг мне «золотые ресницы» утренней звезды.
Я уже подходил к моему излюбленному месту и, к удивлению своему, заметил в синем предутреннем тумане смутные фигуры. Подошел ближе и увидел молодую женщину, вполне городского типа, и с ней девочку лет пятнадцати. Женщина закинула удочку и пристально следила за поплавком. А девочка сидела на пенечке, ухватив руками колени, и смотрела на небо, где застенчиво теплилась угасающая утренняя звезда.
Я поздоровался. Молодая женщина и девочка — она легко поднялась с пенька — молча поклонились мне. Но девочка посмотрела на свою спутницу, вновь поклонилась мне и пошла вверх по склону.
Время утреннего клева очень коротко. Надо было спешить.
— Дочка? — спросил я женщину, быстро стараясь размотать удочку.
— Нет. Ученица моя, — ответила женщина, охотно вступая со мной в беседу. — Здесь, в деревне, живет моя старая мать, а я приезжаю к ней погостить и заодно порыбачить. А Катя приехала ко мне. Она тоже любит половить.
— Вот как, — сказал я, несколько удивленный столь необычным для женщин увлечением.
— Что же она, удочку забыла? — спросил я.
— Нет. Она только проводила меня сегодня и пошла помочь по хозяйству моей старушке. Да вот засмотрелась на звезду.
Мой поплавок качнулся, погрузился в воду, я вытащил маленького карасика.
Заря занималась. Неожиданно легкая тучка, похожая, скорее, на прозрачную дымку, набежав на нас и словно играя, пролилась теплым дождиком, будто росой, зашумела в листьях дуба и вспугнула затаившиеся ночные пряные запахи травы и влажной земли. Бесшумно стали перелетать маленькие птички.
Клев почему-то прекратился.
Под старым дубом была скамеечка. Мы присели на нее. Теперь я мог рассмотреть учительницу: ее лицо оживляли вдумчивые темные глаза и крутой светлый лоб красивого очертания. На лице ее играла, то появляясь, то исчезая, словно зарница, улыбка.
Учительница о чем-то думала или, быть может, вспоминала что-то очень хорошее: я отчетливо видел на ее лице всегда пленяющее меня внешнее выражение таинственной работы человеческой мысли.
И в этом раздумье учительница будто сама себе сказала:
— Как часто мы бьемся, чтобы найти дорогу к сердцу человека. А дорога-то рядом. Через прекрасное.