Как раз в это печальное для меня время И. И. Рыков, находясь в театральном бюро на Большой Никитской, получил для меня приглашение поехать в сытый город Симбирской губернии — Алатырь. Я поехал и там в маленьком клубике-театре прожил три-четыре месяца, затем с тем же Рыковым поехал в Казань. Оттуда Карл Олигин, приглашенный в Астрахань главным режиссером и посланный дирекцией собирать на зимний сезон труппу, пригласил меня к себе, обещая устроить мне прекрасную квартиру со всеми удобствами. В Астрахани я встретился с молодым актером-искателем Родионом Парамоновым.
Театр, его репертуар, его режиссеры, да и вообще весь ансамбль меня совсем не удовлетворяли, не зажигали, и я не играл по-настоящему, не чувствуя подъема. Так только старался прилично относиться к своей незанимательной и уже ставшей надоедать работе. Это было падением, и я это сознавал и не мог уже играть без водки.
Да и случай у меня явился доставать спирт ежедневно Дело в том, что в крестные отцы родившейся у меня 3 декабря 1920 года дочки Любочки я выбрал талантливого комика и прекрасного рассказчика Я. Л. Любина. Он повадился ко мне в гости, как крестный отец, и однажды привел своего приятеля — провизора большой аптеки, который принес спирт. На крестины ребенка был приглашен почтенный старый иерей со своим причтом. Была приготовлена прекрасная закуска с напитками. Тогда за участие в концертах нам, актерам, давали балыков, икры чуть не по полпуда, мясных консервов, так что мы все питались превосходно. Духовенство запоздало. Я не стерпел и, подойдя к столу с закусками и напитками, налил себе и будущему куму по огромной стопке крепчайшей водки, и мы с ним продолжали это приятное занятие до самого появления наших «молитвенников». Я уже был очень перегружен и при «таинстве» крещения сидел и дремал на своей постели в этой же комнате. Потом я проснулся и, взяв в рот папироску, стал искать по всем карманам спички и, не найдя нигде их, увидел восковые свечи на купели и полез закуривать. Жена, Александра Сергеевна, оттащила меня за фалду пиджака и чуть не уронила, потом меня уложила на эту же постель, и я проспал весь обряд. Так я опускался все ниже и ниже, не находя себе нигде места от тягчайшей тоски.
Вот в это-то самое время я случайно пришел по какому-то делу в клуб и там нашел бодрую, веселую и радостную молодежь, во главе со своим учителем Р. Парамоновым. Я заинтересовался их горячей, молодой и радостной работой и стал все чаще их посещать. Так я втянулся душой в их дело, что захотел опять испытать счастье подъемного вдохновения. Они работали над классическими отрывками из старых пьес в соединении с лекциями и с музыкой, увлекались все до одного и заражались друг от друга искренним интересом к своим заданиям. Я не выдержал и сказал Парамонову: «Возьмите меня, черта, в товарищи к вашим младенцам, и создадим совместно что-нибудь хорошее». Он, видимо, искренне обрадовался моему предложению, но сейчас же как-то ушел в себя и глубоко задумался. Я это сразу понял, отвел его в сторону и твердо сказал: «На вашем деле пить я не буду». Он вздрогнул и, оглядев меня своими прекрасными глазами, прижался весь ко мне и только лишь промолвил: «Ах, Павел Николаевич!» До сих пор, вспоминая это, я прихожу в трепет.
И я, действительно, никогда ни одного спиртного глотка в себя больше с тех пор не принимал, сколько бы в моем висящем на гвозде пальто ни находилось напитков, принесенных кумом и другими почитателями моего таланта. Первый мой выход в группе молодежи был в «Уриеле Акосте», из которого мы выбрали самые сильные сцены и играли их под хорошо сыгравшийся маленький оркестрик. Из дома я ходил в театр пешком по немощеной глинистой дороге, с саквояжем, наполненным костюмами, из театра опять пешком до бывшего кино «Вулкан», находившегося около самого отдаленного вокзала и переделанного Парамоновым в театр. На репетиции и на спектакли я не опаздывал ни на минуту, служа примером для молодежи, всегда был трезв, когда репетировал и играл в их театре «Вулкан».
Сыграв «Уриеля», мы принялись за отрывки, также с музыкой и лекцией, из «Павла I». И странно: когда я играл эту же пьесу в большом городском театре с опытными и старыми актерами, публика не так охотно посещала эти спектакли, как в «Вулкане», где никогда не хватало мест. Потом принялись за самую интересную работу — над «Брандом». Я весь горел желанием сыграть его, опять придумав новое толкование некоторых мест. Но вступивший в наше дело из большого театра администратор, без моего согласия, когда я считал сработанное еще не готовым, выпустил анонс о продаже билетов на «Бранда», и публика, взявшая билеты с боя на объявленные подряд три спектакля, после моего отказа от роли и постановки «Бранда» принуждена была взять деньги обратно. Так мне и не удалось сыграть с прекрасной молодежью «Бранда», и я до сих пор скорблю об этом.