Лучшие роли Орленева были вершинами самораскрытия актера, самораскрытия подлинно лирического. Ибо, как тонко заметил П. А. Марков в «Театральных портретах», Орленев являлся лириком, образами своего искусства говорившим о себе самом.
Но и здесь обнаруживались истоки трагедии художника. Найдя себя и высказавшись до конца, он не мог и не хотел потом вглядеться в действительность, изменчиво движущуюся, не застывшую на месте, а бурно обновляющуюся год от года. Он высказался до конца по вопросам, его волновавшим, а к новым вопросам, выдвинутым жизнью, он не умел определить своего отношения и подчас даже боялся такой определенности. Репертуар Орленева сложился в первое десятилетие нынешнего века и потом почти не изменялся.
Пора предоктябрьского подъема не вызвала новых существенных отзвуков в творчестве актера, не обновила его тему, его репертуар. Орленев воспринимался как художник, уже произнесший свое слово в искусстве. Он предлагал зрителям все те же образы, все те же ответы. В игре актера возникали самоповторения, он иногда выглядел надорванным и усталым, как его излюбленные герои. «Прозаизмы» его исполнительского стиля, как никогда раньше, граничили теперь с натуралистичностью, даже патологией.
Правда, Орленев снимался в кино, сыграл там Раскольникова и еще несколько ролей. Он пробовал ввести средства киновыразительности в постановку ибсеновского «Бранда», разделенную на два вечеровых представления, и явился таким образом пионером кинофикации театра. Но то были поиски внешнего порядка. Существа орленевской темы они не коснулись.
Жестокий кризис сценического реализма, затронувший накануне Октября и такие прогрессивные явления русского искусства, наиболее Орленеву близкие, как Комиссаржевская, как Московский Художественный театр, на самого Орленева подействовал иссушающе. Предвестиями революции дышало мятежное искусство актера, но свершение ее застало Орленева все на тех же старых позициях, казавшихся уже кое в чем и устарелыми.
Он не сразу нашел свое место в жизни, преображенной революцией. Вновь, как и прежде, чередовались гастрольные поездки по стране с тем же репертуаром, с тем же случайным антуражем, с посредственными партнерами. Казалось, все оставалось для него как прежде. Правда, разительно изменилась сама аудитория Правда, Орленев выступал в рабочих клубах и очень полюбил эти выступления. Он увлеченно занимался с участниками театральной самодеятельности и играл вместе с ними. Это позволило встрепенуться стареющему орлу. Настоящее обновление к нему, однако, не пришло. Орленеву шел уже шестой десяток. Наверно, полагалось бы подводить итоги, между тем итоги были подведены раньше, еще до революции, когда черты исчерпанности явственно проступали в работе актера. Теперь Орленев, пожалуй, мог бы сказать о себе словами поэта, так же щедро одаренного природой и так же метавшегося в условиях круто развороченного быта:
Я человек не новый!
Что скрывать?
Остался в прошлом я одной ногою,
Стремясь догнать стальную рать,
Скольжу и падаю другою.
Свою трагедию «высказавшегося» художника Орленев глубоко запрятал внутри себя и приоткрыл ее только в конце книги-исповеди. Все же трагедия была ясна для зрителей, для товарищей Орленева по искусству. Ценя большой талант актера-одиночки, лучшие мастера театра поддерживали его творчески и — чего никогда не могло быть раньше — охотно играли в его спектаклях, когда он приезжал в Москву, в Ленинград.
В мае 1924 года Орленев сыграл несколько спектаклей в Ленинграде с мастерами Академического театра драмы, среди которых были его старинные друзья, участники его провинциальных гастролей начала века — Е. П. Корчагина-Александровская, В. А. Бороздин и другие. То было большое событие в жизни актера. С. С. Мокульский писал тогда об Орленеве в журнале «Жизнь искусства»: «По-прежнему пленяет его мягкий, звучный голос, его чисто русская, певучая речь, его необычайно красноречивый жест, его одухотворенное подвижное лицо. Изумительны у него переходы от одного чувства к другому, сопровождающиеся изменением интонации, мимики, всего внешнего облика. Не менее изумительны моменты молчания, когда одним жестом руки он передает целую гамму ощущений».