Уезжая из Вильны, я в конце сезона подписал опять туда же контракт, где в одном из пунктов значилось, что в следующем сезоне будет мое первое выступление в роли Хлестакова.
Я поехал в Москву, захватив с собою несчастного помощника «Шмагу», обещая его приютить в Москве у сестры. Приехав в Москву, я получил приглашение в поездку с Марией Гавриловной Савиной на два с половиной месяца по Западному краю и поставил опять-таки условием, что в Вильне, если пойдет «Ревизор», мне дадут играть Хлестакова. В труппе были: Мамонт Викторович Дальский, Павел Васильевич Самойлов, Александр Максимович Максимов, Александр Мартынов и Михаил Рюмин. Я рекомендовал Марии Гавриловне помощником режиссера «Шмагу», который жил у меня в Москве, и суфлера Лихачева-Китаева.
Вдруг, перед поездкой, призывают меня на военную службу. Большое отчаяние, потеряна вся работа. Служить, как не имеющему никаких гимназических аттестатов, пришлось бы долго. Но помогла Мария Гавриловна Савина своими связями: просила у городского головы Алексеева рекомендательную карточку к Вонсяцкому, который заведовал на приеме экспертизой.
Меня осмотрели. Под мерку подошел, грудь хорошая, весь здоров. Я на все вопросы, не болен ли хоть чем-нибудь, отвечаю наивно: «Всем здоров». Но, наконец, Вонсяцкий меня резко спросил: «Каково у вас зрение?» А отец, бывший в присутствии, из уголка все кивал головой, на что-то намекая. Про зрение я ответил, что оно плохое. Эксперты начинают допрашивать, как зрение, режет? Я ответил: «Режет». Они: «Объясните, как режет». Я, подумав, сказал: «Да так режет, что приходится на все сквозь пальцы смотреть». Меня освободили, а когда рассказали Марии Гавриловне про мой, в присутствии, ответ про зрение, она очень смеялась. Когда я ей сказал, что в Вильне мне обещан Хлестаков, она дала на это тоже свое согласие.
В поездке вначале все шло очень дружно и спокойно[27]. Мария Гавриловна, когда находилась с нами в компании, всегда заставляла меня петь с гитарой цыганский романс: «Он говорил мне, будь ты моею». Ее всегда очень трогало мое чувствительное пение, и она очень хвалила меня.
Но потом пошли неприятности. Суфлер, который оказался большим пьяницей и опаздывал не только на репетиции, но один раз даже не пришел на спектакль, и помощник «Шмага», мной же рекомендованный, никуда не годились. Савина очень меня ругала за мою рекомендацию; я ей сказал, что я их не очень уж хвалил. Савина разразилась целым градом упреков по моему адресу: «Вы говорили, что они оба очень дельные, очень дельные». — «Нет, — перебил я ее, — вы, Мария Гавриловна, ослышались, я сказал вам “недельные”, их при мне нигде больше недели никогда не держали». Она на это расхохоталась.
Вскоре случай повел к разрыву. Мне вместо обещанного в Вильне Хлестакова дали роль трактирного слуги-полового. Я страшно обиделся, на репетиции в присутствии Савиной положил роль на суфлерский стол и пошел, повернувшись. Мария Гавриловна сказала мне вслед: «Послушайте, Орленев, вы молодой, но подаете надежды». Я сказал: «Это лучше, чем подавать тарелки», — и ушел.
Впоследствии, после первого представления «Федора Иоанновича», была обо мне анкета, и там Мария Гавриловна процитировала интервьюеру все мои словечки[28].
Разорвав с Савиной, я попал в коллектив, устроенный Щербаковыми и Стасем Станиславским, польским антрепренером и актером. Поехали мы в город Поневеж. Там я встретил моего друга Шимановского, который жил вместе со мной. Из города Поневежа я увез, не кончив сезона, дочь начальника края, мою первую супругу, и уехал с ней в Москву. Отец не захотел принять необвенчанных. Мы поместились с ней в единственной свободной дачке, где только что кого-то схоронили и отправили на кладбище. В этой совершенно пустой даче в Богородском мы справляли свои медовые дни.
1891 год. У Черкасова, Ростов-на-Дону.
Я подписал контракт в Вильно к Шуману, но, встретившись в Москве с ростовским антрепренером Черкасовым (я слышал, что он прекрасный учитель и любит давать ход талантливой молодежи) — я написал письмо в Вильно с просьбой освободить меня от неустойки и дать возможность поработать с хорошим режиссером.
Черкасов держал оперу и драму. Сам он хороший актер-комик. Любил театр. Он меня увидел в роли сапожника и пришел к заключению, что я подаю большие надежды. Я сыграл у него Хлестакова в «Ревизоре», Виталия во «Второй молодости» и «Мучеников любви». Там же я в первый раз сыграл роль гимназиста Степы в «Школьной паре» Бабецкого[29]. Роль далась очень трудно. Я никак не мой найти подходящий тон. Но однажды в бессонную ночь я с закрытыми глазами стал работать, как учил меня Вабиков, и вдруг в моем воображении появилась мрачная фигура моего старшего брата, в гимназическом мундире, озлобленного, недовольного и ворчливого. Я вскочил с кровати и начал, подражая его тону, играть роль. Жена проснулась и спросила: «Что с тобой?» Я махнул рукой: «Не мешай, я работаю». Так я проработал всю ночь без перерыва. Затем сыграл эту роль и имел большой успех. Водевиль прошел много раз.