Когда он родился, фея радости пощекотала мальчика под мышками, и он до того заразительно расхохотался, что никто не мог удержаться от хохота. Смеялись все — и отец, и мать, и тетки, и бабушка, и даже собачка Амишка, вот так, как теперь смеется сверху донизу наполненный театр Федора Адамовича Корша»[39].
Во время одного из спектаклей, когда шел водевиль «С места в карьер», ко мне в уборную зашел А. П. Чехов[40] и сказал мне: «Как вы чудесно играете сапожника. Особенно хорошо это выходит, когда сапожник с ревом кричит, спасаясь от трагика Несчастливцева: “Ма‑а‑а‑ама”». Я ему ответил, что это литературный плагиат: «Я этот момент вставил в роль из вашего рассказа “Беглец”». — «А я этого рассказа и не помню», — ответил он, улыбнувшись.
Во время сезона я познакомился с большим моим поклонником Владимиром Александровичем Эрнстом; отец его управлял тифлисским театром. Мы с ним дружески сошлись, и когда он пригласил меня погостить в свое имение близ станции Подсолнечная, я ответил, что могу приехать только с тем условием, если буду ставить там спектакли для крестьян. Он обещал оборудовать большой сарай и пригласить своих знакомых и друзей для постановки любительских спектаклей. Там я и провел лето, продолжая работать над ролью Джека.
1894 год. Второй сезон у Корша. Корш предложил прибавку жалованья или бенефис. Я предпочел бенефис. Когда стали бросать жребий о днях бенефисов, мне по очереди достался второй. Корш просил бенефициантов подать заявление о желаемых в бенефис пьесах. Я объявил в бенефис, наконец-то, роль Джека (в переделке из романа А. Доде «Джек, сын кокотки»), которую я давно приготовил и все время в себе вынашивал. Когда об этом узнала труппа, поднялся страшный смех, как я, такой «смешной» актер, беру на себя сильнейшую драму! Все время меня изводили и чуть до истерики не доводили своим глумлением и насмешками. Заступилась за меня благороднейшая женщина и артистка Анна Яковлевна Романовская. Она вспомнила и рассказала всем про Пашу Орлова, двенадцатилетнего гимназиста, читавшего на репетиции Артистического кружка «Записки сумасшедшего», финалом которых он захватил многочисленных слушателей-актеров. И вот, этот самый бывший гимназист Орлов уже завоевал имя Орленева. Насмешки прекратились. Не унимался особенно Николай Васильевич Светлов, актер, мечтавший об Уриеле Акосте, Гамлете, Макбете и игравший в «Маневрах» прапорщика Милашкина, который «стихий не боится», и разные фарсы. С этим Светловым у меня произошел такой инцидент.
Два месяца перед тем случайно меня назначили в нелепейшей пьесе «Васантасена», не помню даже чьей[41]. Я должен был играть молодого принца, приговоренного к казни. Подходит сцена: принца несут рабы в носилках; встретив Васантасену, он срывается с носилок и, бросаясь на колени перед вождем, надрывным голосом и трагическим тоном умоляет: «Кто б ни был ты, тебя несчастный просит…» И вдруг, на первом спектакле актер Светлов, игравший одного из приближенных Васантасены, находясь ближе всех ко мне, злобно зашипел при моих словах: «Сейчас смех будет», но в публике, наоборот, царила гробовая тишина. Я, выйдя из роли, сказал Светлову: «Накося, выкуси, — и добавил, конечно, тихо: — что, взял, подлец!»
Как раз среди сезона умер Александр III, и на все театры был наложен трехнедельный траур[42]. Это перевернуло весь репертуар, а также и бенефисные дни. Корш объявил, что каждому бенефицианту новую пьесу ставить невозможно, — пусть одну и ту же пьесу берут два бенефицианта. Пришлось мне распроститься с Джеком.
Первый бенефис был у комика Владимира Александровича Сашина, который поставил пьесу «Тетка Чарлея». Я играл в ней главную роль знатного англичанина, переодевавшегося старухой, теткой Чарлея. Горю моему не было границ. Вместо драматической роли Джека я должен был играть фарс, очень смешной, где публика все слова заглушала хохотом[43]. И вот я решился и сыграл этот фарс трагически, с большой неврастенией. Это мне удалось.
Постом составилась коллективная труппа, и мы поехали в Нижний Новгород. Там к нам на гастроли приезжали Сашин, Яковлев, Яворская. В труппе служил Кондратий Яковлев, с которым мы сдружились.
Весной мы переехали с труппой Корша в Петербург и по примеру прошлых сезонов играли на Фонтанке в Малом театре. На лето некоторых из нас пригласили в Озерки, в окрестностях Петербурга. Там держала труппу артистка Струйская. Деньги на дело ей дал ее муж, содержатель в Петербурге нескольких общих бань. Я про него сострил, что он на труппу смотрит как на «шайку».