Успех в Одессе и по всему пути мы имели колоссальный, как материальный, так и художественный. «Старый театрал» (Хейфец) в местных «Новостях» написал пять громадных хвалебных фельетонов[64]. Даже в маленьких местечках нас принимали с радостью. В Одессе же я получил подарок — золотой портсигар от градоначальника гр. Шувалова с трогательной надписью. А в Харькове я получил часы с надписью на них «Царю Павлу Орленеву от шута Анатолия Дурова».
Поездку мы заканчивали Нижним Новгородом, играя семь спектаклей подряд в огромном ярмарочном театре, где находились и наши квартиры. Помню, благодаря каким-то церковным праздникам, у нас был перерыв между спектаклями. Воспользовавшись им, мы на прощание закутили и пили до того, что в день предпоследнего спектакля из актерской комнаты по коридору толпа вторых актеров несла какую-то тяжелую фигуру. Когда князь Оболенский их спросил, в чем дело, — они ответили: «Несем играть Василия Шуйского». Это был актер Павел Муромцев.
Актер Аристов, который дружил с Муромцевым, стал отливать его нашатырным спиртом и лил его из горлышка бутылки прямо в рот. На это Муромцев кричал ему: «Мерзавец, негодяй, ведь ты меня спалил». Первую картину играли без Василия Шуйского, его монологи говорил князь Головин. К четвертой же картине Муромцев поправился, и Аристов, его приятель, пришел в уборную к артисту Бравичу и произнес: «Удивительно живуч русский актер». Бравич спросил: «Почему?» Аристов ответил: «Да вот Муромцев, — ведь другой бы от такого приема околел, а у этого стал голос чище». Я этот случай рассказал Антону Павловичу Чехову, и он очень смеялся.
Работа над ролью Раскольникова. — Сезон 1899 г. — Постановка «Преступления и наказания». — Отзыв В. М. Дорошевича. — Влияние роли Раскольникова на психику. — Кутежи и скандалы. — «Лорензаччио». — На Иматре. — Поездка по России с «Преступлением и наказанием». — Работа над ролью Дмитрия Карамазова. — Гастроли у Корша. — В Костроме. — Встреча с Аллой Назимовой. — В Вологде. — Ф. И. Шаляпин.
Князь Оболенский делал хорошо, что штрафовал меня, не позволяя по три дня брать в рот ни капли спиртного. Тогда я принимался за роль Раскольникова. Тут начинались моя боязнь, мои мучения, мое непонимание роли. В конце поездки я, разговаривая с Бравичем о своих сомнениях, увидел, что он очень хочет играть роль Раскольникова. «Павел, — сказал он, — если ты действительно отказываешься от роли, так напиши Суворину, что я хочу сыграть ее». После моей поездки с «Федором» поехал я в Петербург повидаться с Сувориным. Встретив его, я объяснил свои сомнения, прося освободить от Раскольникова и дать мне попробовать сыграть Мармеладова, а Бравич пусть его играет. Суворин от этого отказался[65], сказав: «Ну, какой же, собственно говоря, Бравич молодой человек?» А Дельер, присутствовавший при нашем разговоре, расстроенно, чуть не со слезами, умолял меня не бросать роли: «Вы поймите, если вы роль одолеете — вы утвердитесь как трагик. Я дам вам на год монополию, и вы объездите всю Россию, все уголки ее».