Снабженный частью обещанной суммы, я приехал в гостиницу. Вошел в столовую, где находилась в сборе вся группа с администраторами и залоговыми кассирами. У меня всегда была потребность посмеяться. Позвав хозяина, я предложил подать мне общий счет немедленно. Тем актерам, кто плакался на свою злосчастную судьбу и на меня, поставившего их в безвыходное положение, я объявил отъезд обратно в Россию с уплатой за два месяца вперед и за все время причитавшегося им жалованья, вернул залоговые деньги всем кассирам. С остальными товарищами мы прекрасно провели время вплоть до самого отъезда в Нью-Йорк. Мы взяли билеты на первый отходящий в Америку пароход и, снабженные рекомендательными письмами П. А. Кропоткина, В. Г. Черткова, Джерома К. Джерома, Лоренца Ирвинга и Поклевского-Козелл, отправились в путь. Мы взошли наконец на пароход, за нами оставался туманный, вечно мрачный Лондон.
Забыты были все страдания, бодрость возродилась.
Прибытие в Нью-Йорк. — Подготовка к открытию спектаклей. — Огромный успех «Евреев». — Переход в другой театр. — Временные неудачи. — Проект создания постоянного русского театра. — На лоне природы. — Новая труппа. — Второй сезон. — Недоразумения с пайщиками. — На Ниагаре. — Гастроли в Чикаго. — Арест и водворение в тюрьму. — На допросе у прокурора. — Освобождение.
Приехали мы в Нью-Йорк утром, никто нас не встречал, но мы на пароходе познакомились с несколькими пассажирами, уже бывавшими в Нью-Йорке. Остановились мы все в гостинице Малкина, где был и русский ресторан. Хозяин и управляющий говорили по-русски и, узнав, что мы актеры, сердечно к нам отнеслись. Когда же мы объявили, что имеем рекомендательные письма от П. А. Кропоткина, нас сейчас же направили к врачу Золотареву, у которого всегда в квартире собирались приверженцы и почитатели Кропоткина. Мы познакомились с хозяевами Золотаревыми. Нас разместили по недорогим комнатам, с платой в неделю в полтора доллара, с отоплением, освещением, всегда готовой газовой плитой и ежедневной ванной. Обедали мы первое время большею частью в ресторане Малкина, где давали на обед два сытных, вкусных блюда с чашкой кофе, и стоило все это удовольствие всего лишь 30 центов (то есть наших 60 копеек).
На собрание к Золотареву сошлась очень большая компания, и начались речи об устройстве наших спектаклей. Говорили долго и много, все по-русски. Я сидел и все молчал, не подавая ни одного звука. Алла Назимова иногда вставляла свои реплики и соображения, и все в конце концов пришли к решению: завтра Орленеву объехать все редакции и у прессы просить себе поддержки. Мне всегда это было противно, и я презирал своих товарищей, которые всегда искали для себя поддержки, газетных похвал и рекламы. Помню, когда спросили известного гастролера Мамонта Дальского, скоро ли начнутся его гастроли в Петербурге, он ответил: «Нет, у меня еще пресса не организована». На меня этот его ответ произвел тогда отвратительное впечатление, и стыдно было за него, такого огромного артиста. Вот и теперь, когда все собрание вместе с Назимовой решило меня послать с поклонами в редакцию, я вдруг вскочил и только сказал одно лишь слово: «Наоборот». — «Почему?» — «В чем дело?» — Я объяснил: «Пусть пресса придет на спектакль, который я поставлю бесплатно, по примеру сыгранных в Петербурге “Привидений” в театре Неметти, и тогда пусть скажет свое мнение, без всяких просьб и разговоров». А у меня были письма от сэра Генри Ирвинга и писателя-юмориста Джерома К. Джерома к одному из богатейших владельцев больших театров. Я отправил к импресарио Назимову с женою Золотарева, чтобы они просили импресарио дать мне бесплатно на один из утренников свой театр, причем билеты будут розданы тоже бесплатно и без афиш, как пробный спектакль. Дирекция пошла навстречу моему желанию.
И вот в одно из «матине» (утро) мы поставили на карту наших «Евреев». Успех был колоссальный, гораздо больший, чем в Лондоне и даже в Берлине. Пресса превозносила и пьесу и каждого из исполнителей до небес, и многие предприниматели театров, находящихся в еврейских районах, сделали нам предложение играть у них «Евреев». Приехали мы в Нью-Йорк в конце января, в самый разгар сезона, театры все были заняты, и потому нам предложили обойти американский закон, запрещающий спектакли по воскресеньям, и назвать наши два спектакля, утром и вечером, в каждое воскресенье, «религиозным концертом». Все наши спектакли прошли с аншлагами. Расходы были небольшие, и доллары лились рекой. Помню, часто уезжали со спектакля с чемоданами, наполненными долларами, — золотом, серебром и бумажками. Мы с Назимовой проживали у ее дяди, зубного врача Гарвита, в Бруклине, и с каждого спектакля нас с чемоданами сопровождали два полисмена, доставляя нас и деньги на квартиру доктора Гарвита. С труппой у меня было словесное условие: я заплачу всем следуемое жалованье за все время, как только будут деньги, а если прогорим — буду считать себя связанным со всей труппой беспрерывной поездкой по России, пока не уплачу все всем сполна. Конечно, все охотно согласились и не раскаялись, сразу получив после первого месяца спектаклей в Нью-Йорке жалованье за девять месяцев, проведенных со мною, начиная с выезда из Ялты в Берлин.