Не успел я сесть в вагон по взятому билету в Вологду, как появляется мой однокашник по школе Федотовой Григорий Молдавцев. Мы были с ним однолетки, обоим по семнадцати лет. Он мне сообщил, что Жариков его тоже устроил в Вологду. Приехав в город, вещи свои я оставил на хранение и пешком пошел искать убежища. Город почти без каменных домов. После Москвы просто деревней показался. Прошел мимо театра: большой старый деревянный ящик (он и до сих пор жив и невредим, хотя город подновился). Комнату нашел я очень скоро по билетику, наклеенному на окне. Пришел, смотрю — громадная комната, стоит деревянный стол, стул и табуретка и что-то вроде узенького диванчика без ручек, предназначенного по-видимому для постели, но без всяких тюфяков и подушек. Оказывается, отсюда только что выехал в Ярославль учитель танцев, которому мебели не требовалось. Я спросил у хозяйки про цену комнаты. Она ответила: 20 рублей в месяц. Я испугался такой суммы и пошел вниз по лестнице, она вслед мне говорит: «Господин, господин, послушайте, милый человек, за эти деньги обед-то вам давать, ужин давать, белье-то стирать, а теперь возьмите чай, сахар, да и молоко». Я обрадовался дешевизне, но все-таки выговорил себе к молоку еще толокно, — хотелось пополнеть, потому что я был очень худенький.
В первый же день, придя в театр, я был очень огорчен. После того как я подписал контракт и встретился опять с Жариковым в Москве, он меня обрадовал, что сезон в Вологде начинается «Лесом» Островского[11] и что мне уже назначена роль Буланова, гимназиста. Я видел на сцене «Лес» несколько раз, переписал себе роль и по дороге в Вологду читал ее вслух, а приятель мой Молдавцев пошел, как оказалось, к действительному настоящему режиссеру Винклеру и обманул его, говоря, что он уже играл роль Буланова, а мне вместо этой роли прислали маленькую роль мальчика Тереньки На первой репетиции установили места второго акта, я тотчас после репетиции пришел домой и решил, что буду работать над всякой ролью, как бы она ни была мала. А у Тереньки всего два слова: «Слышу» и крик за кулисами: «Тятенька». В большой своей комнате вместо пня я поставил табурет и все время примеривался, как выбегать из-за кулис, и на целый дом орал: «Тятенька», думая, что я развиваю этим свой голос. Потом я повесил гимнастические кольца и трапецию и каждый день по нескольку раз занимался гимнастикой, развивая мускулы и грудь. Вторая роль была из драмы «Горе-злосчастье» — третьего чиновника. У него всего одна фраза: «Я еще в прошлом году заметил: Иван Алексеевич купил себе новую шляпу-цилиндр, непременно жениться собирается». Фразу эту я еще до репетиции говорил наизусть, без суфлера. На первой репетиции режиссер Винклер сказал суфлеру: «Вымарайте эту фразу, она никогда не идет». Я обиделся, пошел за кулисы и расплакался, что мне не оставили в роли хотя бы два слова, как в Тереньке. Подошел ко мне премьер Иван Андреевич Панормов-Сокольский я, гладя по голове, утешал меня: «Ну, будет, будет, еще наиграешься — молодой, чего плакать-то». Но по моей молодости и маленькому росту ролей мне никаких не давали, и я участвовал только в опереточном хоре. С нами каждый день занимался неумеющий говорить по-русски капельмейстер Гох, и никто в его указаниях ничего разобрать не мог.
Был я мальчик хорошенький, всегда надушенный и завитой. Помню мой первый каламбур, из-за которого обратили на меня внимание многие актеры и актрисы. Про Панормова-Сокольского я сказал: «А драматический герой имел катар и геморрой». Ему об этом рассказали, и он, очевидно, желая мне за это отомстить, сказал при всей труппе, стыдя меня: «Молодой человек, что это вы все завиваетесь?» А я, указав на его облысевшую голову, оборвал его: «А что это вы все лезете?» Эта фраза имела успех, и ко мне стали присматриваться. Особенно нравился я актрисам. Я со вкусом одевался, и местная молодежь даже брала с меня фасоны платья и шляп. А актрисы со мной не стеснялись: отведут меня за кулисы в уголок, где никто не видит, и начнут щекотать и целовать. Я вдруг осмелел и стал маленьким фатом. Разговаривая со вторыми актерами о женщинах, я как-то сказал, что они почти все неравнодушны ко мне. Среди женщин, о которых я так отзывался, были две уже помолвленные за актеров. Один из них был Жариков, и они, мстя за мое хвастовство, заманили меня в комнату одной из обиженных мной артисток и стали со мной расправляться, лезли на меня с кулаками и, наконец, столкнули с лестницы. Вот этот-то «случай» и доставил мне много радости и счастья и повлиял на всю мою жизнь.