Некоторые труды становились достоянием широких кругов в доступных среднему читателю сокращениях: в Чехословакии печаталась трехтомная "Всемирная История" на немецком языке, в Берлине вышла в изящном однотомнике "Книга Жизни", в Палестине - сокращенный текст "Писем о старом и новом еврействе". У С. Дубнова было ощущение Галилея: "а все-таки движется", - несмотря на угнетающую политическую обстановку. Он по-прежнему жил сообразно плану. В декабре 1937 г. он пишет И. Чериковеру: "Вся зима и часть весны пройдут у меня в работе более усердной, чем за все последние годы. И это очень хорошо. Работа... мне поможет... изгнать беса прошлогодней болезни". На деле редактирование большого труда не всегда исцеляло физические недуги, но неизменно изгоняло "беса уныния". Писатель пытался заразить своей бодростью далеких друзей. В письме к Чериковерам мы находим такие строки: "Мне передали, ... что вся наша братия находится в удрученном состоянии. Разве можно в наше время поддаваться отчаянию? Именно в такие страшные дни нельзя терять мужество..."
Вскоре, в пору грозного испытания, мужество оказалось единственным достоянием, которого не смогла отнять у писателя человеческая жестокость.
(265)
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
СУМЕРКИ ЕВРОПЫ
1938-й год родился в тревожной атмосфере: Европа неудержимо вовлекалась в орбиту катастрофы. Хищные стальные птицы носились над ее юго-западной оконечностью: там разыгрывался пролог к всемирному кровопролитию единоборство республиканской Испании с силами фашизма, обреченное на гибель политикой "нейтральности" могущественных держав. И с тех же олимпийских высот "невмешательства" созерцали демократические правительства, как тяжелыми жерновами истории перемалывались судьбы небольшого безоружного народа, уничтожение которого стало одним из главных пунктов в бредовой программе нацизма.
В письмах С. Дубнова, относящихся к этому периоду, слышатся порой непривычные пессимистические нотки. 3-го января 1938 г. он пишет парижскому другу, писательнице Нине Гурфинкель: "Уж очень тяжело стало дышать в нынешней Европе, топчущей в грязь все идеалы Декларации Прав... 20-ый век contra 19-ый - вот смысл революции справа... Отсюда и бессилие всех наших "Weltcongress'ов и даже самой Лиги Наций. Против одичания целых народов трудно бороться".
Писатель подготовлял к печати новые тома Истории. Несмотря на уговоры друзей, он упорно отказывался сделать передышку. "Разве может быть речь о продолжительном отдыхе в задыхающееся от бега время, когда нас душат ядовитые газы политики?" - писал он Чериковерам в сентябре 1938 г. Это была пора Мюнхенской капитуляции перед Гитлером; комом подступал к горлу бессильный гнев, хотелось найти слова, которые могли бы способствовать пробуждению мировой совести. С. Дубнов давно настаивал на необходимости издавать в Париже или в Лондоне (266) еврейский публицистический орган и был рад, когда друзья сообщили, что план этот близок к осуществлению. "Я приветствую ваше начинание - писал он И. Чериковеру - предстоящее издание "Die Freie Tribune", и по всей вероятности, пришлю вам статью о том, что творится теперь на свете. Нужно только переждать, к чему приведут кошмарные события последних дней. Если Европе суждена фашистско-нацистская гегемония, необходимо будет выработать новый план борьбы". Несколькими днями позже он пишет: "Собираюсь послать небольшую статью в "Die Freie Tribune". Я пользуюсь кратким перерывом в работе, чтобы высказать в сжатой форме мысли, которые в последнее время не дают мне покоя. Не раз на протяжении 57-и лет приходилось мне писать статьи такого рода в дни катастроф... И вот теперь суждено реагировать на катастрофу, которая страшнее всех предыдущих... Я думаю, что моя статья прозвучит, как memento и для нашего Всемирного Конгресса, который необходимо реорганизовать и активизировать... Я приступил теперь к работе над древней историей. Вот убежище, куда можно укрыться от современной смуты... Ведь, если не чувствовать прочной опоры во всех эпохах, можно от нашей сойти с ума".
Темп событий был так стремителен, что статья, написанная в октябре 1938 г., спустя месяц стала казаться автору устаревшей, и он решил добавить к ней послесловие. Волна антисемитского террора поднялась в Германии до невиданной высоты (выселение тысяч евреев на польскую границу, погромы в Берлине и других городах, массовые высылки в концлагеря, контрибуции). С. Дубнов пишет И. и Р. Чериковерам, с которыми все чаще делится настроениями и мыслями: "Впервые за все века новейшей истории пережили мы правительственный погром, но зато впервые ответом был всемирный протест..."
В эти черные дни писатель горел политикой. Его смущало, что инициаторы парижского журнала собирались дать ему подзаголовок "орган еврейской мысли" (farn idischen gedank), как бы подчеркивая его аполитичность. "В наши дни пишет он - "еврейская мысль" без политики - вещь невозможная. Кстати, теперь, работая над главами о древнем профетизме, я тоже вынужден затрагивать вопросы международной политики".
Общественные бедствия не притупили восприимчивости (267) писателя к личным потерям. Большим ударом была для него смерть А. Лесина, которого он ценил, как поэта, как публициста, как человека большого формата. Тревожила С. Дубнова и дальнейшая судьба "Цукунфта", которому покойный отдавал столько сил.
Письмо к Чериковерам от 20 ноября 1938 г. Заканчивается словами: "Среди страданий и ужасов рождается новый мир. Наши внуки доживут, быть может, до более спокойного времени; на нашу долю выпали родовые муки".
Парижские друзья настаивали на присылке статьи, но писатель медлил. До него дошли слухи, что лейтмотивом журнала будет исповедь кающихся представителей свободомыслящей интеллигенции, застигнутых врасплох событиями последних лет, Эти слухи его тревожили. "Я стою на своем, - пишет он И. Чериковеру: - лучше мне не писать для "Трибуны", пока не появится первая книжка. Новые покаянные настроения мне совсем незнакомы, несмотря на то, что я слежу за еврейской прессой... Хочется знать, что думают люди помоложе. Ведь еще в 80-е годы мне пришлось пережить полосу, когда раздавался покаянный вопль: домой! В наши дни он должен звучать иначе. После выхода журнала я намерен высказаться в "Трибуне" о новом поветрии. Теперь в центре моего внимания два объекта - древняя история и проблемы современности, точнее говоря - проблема пробуждения мировой совести (в связи с кампанией Рузвельта)".