Во Владивостоке Крестовский оставался до ноября 1881 г., а затем на крейсере «Европа» вместе с начальствующим эскадрой пошли в Нагасаки. На этом переходе с С.С. Лесовским случилось несчастье: оборвавшейся снастью ему разбило бедро и он шесть месяцев пролежал на берегу в г. Нагасаки, куда перебрался на жительство и Всеволод Владимирович. Этим пребыванием в Японии он широко воспользовался и в результате его наблюдений и изучения нравов и обычаев японцев явилась двухтомная книга «В дальних водах и странах», печатавшаяся в «Русском вестнике».
Благодаря стойкой и мудрой политике императора Александра III, с Китаем был подписан мирный договор, Тихоокеанская эскадра была распущена и командировка Крестовского окончена.
В 1882 году генерал М.Г. Черняев, герой сербско-турецкой войны, назначается генерал-губернатором Туркестана, завоеванию которого он так блистательно содействовал. В новой деятельности ему нужны были честные энергичные сподвижники и он предлагает В.В. Крестовскому место старшего чиновника особых поручений. Всеволод Владимирович, не колеблясь, принял это предложение, быстро собрался в далекий путь и, сменив гвардейский мундир на подполковничий армейский, выехал к месту своего назначения в г. Ташкент.
Первое поручение, данное ему генерал-губернатором, заключалось в том, чтобы привести в порядок городскую казенную библиотеку. По окончании этого дела, с которым Крестовский блестяще справился, ему было дано поручение произвести раскопку одного из самых больших курганов Самарканда, что он и начал с присущей ему энергией, пока не подключилось Императорское археологическое общество. И, наконец, третье поручение, данное Крестовскому, заключалось в сопровождении Российского посла к эмиру Бухарскому. Литературным результатом этой поездки явилась книга «В гостях у эмира Бухарского», в которой Всеволод Владимирович приподнял таинственную завесу, так долго скрывавшую от взоров русского общества внутреннюю жизнь повелителя азиатской соседки Бухары и его народа.
Двухлетнее пребывание в Туркестане ознаменовалось важной переменой в жизни Крестовского: он вступил в брак с вдовой бывшего чиновника особых поручений при Туркестанском генерал-губернаторе — Евдокией Степановной Лагода, двадцати лет. Явились новые заботы о семье, которая увеличивалась с каждым годом, но так как брак был заключен по большой любви, бремя его казалось совсем легким Всеволоду Владимировичу. В 1884 году генерал Черняев оставил свой пост и Крестовскому, не хотевшему остаться без него в Средней Азии, пришлось искать новую службу.
При откомандировании своем из Туркестана он был назначен в распоряжение Министерства внутренних дел. За почти трехлетнее служение там В.В. Крестовскому были даны две большие командировки для ознакомления с деятельностью Тверской, Тамбовской и Владимирской губерний и для осмотра торговых и промышленных центров России. Результатом этих командировок, кроме докладных записок начальству, были статьи в «Гражданине»: «Под владычеством земства», «Промышленные и торговые центры России». Кроме того, в этот период Крестовский принимает деятельное участие в газете «Свет», в которой напечатал более двухсот передовых статей по разным злободневным государственным вопросам. И, наконец, все это время Крестовский работает над своей последней трилогией — двумя ее последними романами «Тамара Бендавид» и «Торжество Ваала», последний из которых был доведен до 20 листов и не окончен. Дальнейшая неотложная и беспокойная редакторская деятельность Всеволода Владимировича, а затем безвременная его кончина помешали ему завершить свой последний капитальный труд.
Как он смотрел на работу над литературным произведением лучше всего характеризуется им самим в письме к А.В. Жиркевичу, который, начав сам заниматься литературным трудом, обратился за советом к Всеволоду Владимировичу.
«Приемы всякого творчества — дело крайне условное, и вывести для них какой-либо определенный закон нельзя. Тут все равно что у певчих птиц: всякая поет на свой лад. Мне, например, известно, что покойный Ф.М. Достоевский, по собственному его признанию, однажды мне сделанному, принимался иногда за свои большие вещи, имея в голове одну только общую идею данного произведения, но без всякой выработки плана, который развивался уже потом, как бы сам собою, из самого произведения, по мере того как оно писалось. Другие же, как например Тургенев или Гончаров, насколько известно, работали всегда по заранее выработанному плану.
Точно также и относительно вопроса, заставлять ли себя писать, или подкарауливать благоприятное настроение. Известно, что Виктор Гюго во время своей жизни в Брюсселе, работая над романом, писал его ежедневно, утром и вечером, сидя при этом за конторкой табачной лавочки того хозяина, у которого нанимал себе комнату, причем нередко случалось, что в отсутствии хозяина и его домашних, он сам продавал входившим покупателям папиросы и сигары, отрываясь для этого от работы, и, что всего удивительнее, эти отрывания, нередко весьма частые, не мешали стройному ходу его работы. Вальтер Скотт, насколько известно, все свои романы писал посредством аккуратной ежедневной работы и притом отнюдь не свыше заранее и раз навсегда определенного размера для механического труда писанья — одна страница в день. Это, если хотите, самый производительный относительно количества, способ работы. Эмиль Золя тоже придерживается ежедневного способа, определив себе для этого раз навсегда часы своего утра, и чуть стрелка его часов показывает ему условленное время, он немедленно прекращает свое писание до следующего дня, и это, как видите, не мешает достоинству его работы.
Из этого вы, пожалуй, выведете заключение, что я отдаю предпочтение ежедневной работе. На это я вам отвечу одно: блажен, кто может, или, „могий вместити, да вместит“. Лично же я к такому процессу работы не чувствую себя в силах, да я думаю, что и ни один из русских писателей к нему не способен. Это какой-то особенный, исключительно западный, европейский способ, а мы для него слишком безалаберны и не-взнузданы вообще.
На оба ваши вопроса я могу наиболее определенным образом отвечать лишь поскольку они касаются меня лично.
Не знаю, как другие мои современные собраты, но я никогда не принимаюсь за механический труд писания какой бы то ни было вещи ранее, чем у меня не сложится в голове весь ее план со всеми главными и даже второстепенными действующими лицами, их положениями, столкновениями и проч. Но это все только в голове, а не на бумаге. Мне кажется, что бумажные планы только стесняли бы меня. Итак, прежде всего является общая идея произведения, т. е. что именно хотите вы, сказать, его raison d'etre, его право на существование и на внимание к нему читателя. Затем, соответственно этой идее у меня вырабатывается общий план романа, его типы, о чем сказано выше. План этот, у меня по крайней мере, требует большой подготовки, т. е. изучения своего предмета.