Я не хочу этим сказать, что Будда священных книг и Будда бирманских верований две различные личности. Они те же самые. Но то самое, что я нашел в их вере, нахожу я и в жизни их учителя. Бирманцы смотрят на жизнь Будды совершенно с другой точки зрения, чем внешний наблюдатель, так что Будда для них имеет совершенно другое значение, совершенно другой смысл, чем для тех, которые изучают их историю.
Для писателя, который изучает жизнь Будды с исключительною целью узнать, какова была эта жизнь, критиковать ее, все в ней отлично от того, чем она представляется буддисту, который изучает эту жизнь потому, что любит ее, восхищается и желает следовать ей. Первым исследователем каждая мелочь, каждая частица жизни Будды, каждое слово его учения, каждый поступок его служителей взвешивается, сравнивается и рассматривается. Легенда сравнивается с легендой, традиция с традицией, чтобы на основании разных авторитетов выяснить некоторые действительные события. Но для буддиста важными частями в жизни великого учителя представляются те его поступки, те его слова, которые обращены непосредственно к нему, то, что освещено светом его собственной жизни и чувств, – одним словом, то, что помогает ему жить в его собственной жизни. Его Будда есть тот Будда, каким он сам его понимает, или тот Будда, который понимал и сочувствовал всем таким, как он. Все другое, кроме этого, может быть также истинно, но для него оно не представляет значения.
Услышать о Будде из живых уст этой страны – страны, которая полна его величием, где чуть ли не в каждой деревне находится монастырь в его честь, где каждый человек был в то или другое время монахом, все это совершенно отлично от того, когда читаешь о нем в других странах, под другим небом, с другими мыслями. Сидеть на пыльной земле монастырского сада, на той самой тропической пыли, на которой он сидел и думал много столетий тому назад, слушать рассказ монаха в желтой одежде о его жизни, повторение его учения любви, милосердия и сострадания, учения вечной любви, совершенного милосердия, бесконечного сострадания, слушать это, пока звезды не появятся на пурпурном небе и серебристые звуки гонгов не возвестят вечерней молитвы, – все это такие вещи, которые никогда нельзя забыть. (…)
Вокруг жизни Будды скопилось много мифов, как пыли на древних статуях, как тени от отдаленных гор, и все это значительно скрывает красоту ее. Существует масса рассказов и легенд, в которых выражаются предсказания о его пришествии: как солнце и звезды знали и как мудрые люди пророчествовали. Рождение его сопровождалось различными чудесами; чудеса же сопровождали жизнь и смерть его. Появление чудесного еще более возвеличивалось историками, рассказывавшими нам об его великой душевной борьбе.
Все мысли учителя, вся его борьба, все это материализовалось в формы для того, чтобы легче было завладеть читателем, для того чтобы это могло быть легче представлено примитивным народам как указание на их собственную душевную борьбу.
И потому на первый взгляд кажется, что из всех верований нет ни одного, полного таких чудес, так преисполненного сверхъестественности, как буддизм; на самом деле это противоречит истине, ибо буддизм ничего общего не имеет с сверхъестественностью. В сущности своей он исключает все то, что выходит за пределы видимого и наблюдаемого посредством земных законов, и никогда в нем не пользовались чудом для доказательства истины какой-либо догмы или какого-нибудь учения.
Если бы выключить из круга этой веры все сверхъестественное, то для последователей его буддизм остался точно бы таким же, как он есть. Ни на одну йоту не пострадала бы авторитетность его учения. Великая фигура учителя еще более выиграла бы, если соскоблить с нее все чудесное, и выиграла бы не только в наших глазах, но даже и в глазах тех, кто верит в него, ибо Будда не был пророк. Он не был посланником какой-нибудь вне этого мира находящейся силы, открывающим законы этой силы. Никто не приходил к нему, чтобы прошептать ему тайны вечности или показать ему, где обитает истина. Он не впадал в транс, не видел видений в присутствии неизвестного и не возвращался оттуда, полный мудрости иного мира. Точно также никогда он не учил поклонению какому-нибудь Богу или какой-нибудь силе. Он не дышал угрозами отмщения за неповиновение; никогда не говорил о забвении грехов раскаивающихся. Он никогда не грозил вечным адом тем, кто отказывался следовать за ним, и никогда не сулил легко добываемого рая верующим в него.