Мне говорили, что я был странным ребенком. Во-первых, постоянно мяукал по-кошачьи и лаял по-собачьи. Дружил с дворовыми кошками и собаками и разговаривал с ними. Метил, между прочим, свою территорию так же, как это делали собаки, и животные мои метки уважали. Понюхают и отходят к себе. Да и я их территорию не нарушал.
Мама и бабушка решили этому положить конец и запретили мне спускаться во двор. Двор — это огромная территория, почти как стадион, заросшая бурьяном, усыпанная всяким мусором. Посреди двора, в луже дерьма стоял деревянный туалет с выгребной ямой для тех, у кого не было туалета в квартире. Наш трехэтажный дом с верандами и железной лестницей черного хода, стоял по одну сторону двора; по другую сторону — «на том дворе» — находились самостройные бараки и даже каморки из досок и жести. Там жили «страшные люди» — в основном, беженцы, бродяги, одним словом — маргиналы, но попадались и вполне интеллигентные люди. Боковые части двора с одной стороны занимала глухая стена метров на пять высотой, а с другой стороны — кирпичное пятиэтажное здание знаменитого Тбилисского лимонадного завода с постоянно и сильно коптящими трубами.
Что ж, я очень переживал мою изоляцию от животных, и вечерами, с шатающегося железного балкона, который держался только на перилах, тоскливо мяукал и лаял своим друзьям во двор, а те отвечали мне.
Были попытки отдать меня в элитный детский сад, где изучали немецкий язык. Но я тут же стал метить территорию, и нас попросили убраться, да побыстрее. Дома мне было строжайше запрещено мочиться под деревьями, на стены и т. д., так как это «очень стыдно и неприлично». Справлять свои нужды можно было только там, где тебя никто не видит, т. е. в туалете, закрыв дверь. Лаять, мяукать и выражаться, нецензурными словами (что я уже начал делать) — нельзя ни под каким видом нигде. Внушения эти сопровождались поркой, и я торжественно обещал не делать всего вышеперечисленного.
Это мое обещание сыграло самую печальную и жуткую роль в моей жизни, так как я, из-за собственной моей педантичности, действительно придерживался всего обещанного, а оказалось, что это чревато очень печальными последствиями.
Была еще одна причина взять с меня подобное трудновыполнимое обещание. Дело в том, что после неудачи с элитным детским садом, меня тут же отдали на летнее время на так называемую детскую площадку. Это была отгороженная территория бывшего детского парка «Арто», близ нашего дома. Контора, столовая и кавказский туалет с дырками и двумя кирпичами по обе стороны оных в помещении без перегородок и с многочисленными дырочками в наружных деревянных стенах женского отделения. Дырочки были и в стене, отделявшей мужское отделение туалета от женского. И эти дырочки почти постоянно были заняты глазами наблюдателей. Поначалу и я, чтобы не отстать от других, проковырял свою дырочку и делал вид, что внимательно смотрю туда. Было неинтересно, да и запашок стоял неподходящий для летнего отдыха, но я не хотел отставать от других.
За этим занятием ко мне как-то подошел старший мальчик лет двенадцати (мне было около пяти лет), непонятным образом шастающий по площадке для дошкольников. Приветливо улыбаясь, он предложил мне, на смеси русского и кавказских языков, стать с ним «юзгарами». Потом я узнал, что это, кажется, по-азербайджански означает «дружками». Я немедленно согласился, ведь предлагал старший мальчик, а он ведь плохого не предложит.
— Тогда (видимо, для подтверждения «юзгарства») надо пиписька сунуть в попка, — на своем наречии сказал кандидат в «юзгары».
Я, опять же, вследствие своей педантичности, начал пытаться повернуть назад то, что он оскорбительно назвал «пиписькой» и достать до того места, куда надо было ее сунуть. Не получалось — длины не хватало. Я в ужасе хотел сообщить «юзгару» об этой неудаче, но увидел, что он хохочет, обнажив не по-детски гнилые зубы.
— Нет, не ты сам, а я помогу! — пытался втолковать мне «юзгар» азы нетрадиционного секса, но я опять не понял его.
— Но тогда ты оторвешь мне ее …
Вокруг уже стали собираться любознательные дети, готовые дать полезные советы.
— Завтра встретимся, я тебя всему научу! — хохоча, проговорил «юзгар»,
— не бойся, больно не будет.
Но я был сильно обеспокоен случившимся. Неужели у меня «это» такое короткое, намного короче, чем у других детей? Весь остаток дня я пристально рассматривал «причинные» места у детей, нередко вызывая их негодование, но особой разницы в габаритах не заметил.
Тогда я (очередная ошибка!) поделился своим беспокойством уже дома с мамой. Но мама, вместо спокойного разъяснения вопроса, подняла крик и все рассказала бабушке.