Лето я провел с Тамарой Федоровной — искупал вину за долгое отсутствие. Поехали в Ильичевск к Феде Кирову. На сей раз обошлось без драк и приводов в милицию. Зато была интересная встреча с известным ученым, создателем авиационной гидравлики, соратником Королева, Трифоном Максимовичем Баштой. Я учился по его учебнику «Гидравлика и гидромашины», да и не только я — все мое поколение инженеров тоже. Ему было далеко за семьдесят, но он сам вел машину аж с Киева. Федя был знаком с Баштой, пригласил его отдохнуть в Ильичевск, а заодно и получить научные консультации.
Трифон Максимович приехал с супругой Галиной Прокофьевной Вовк, которая была крупной и высокой женщиной. Теперь, когда мемориальная доска с портретом Башты давно уже установлена в Киеве на стене института, где он работал, это уже не имеет значения, но большой ученый был и большим любителем выпить.
Супруга бережно охраняла его, но Трифон Максимович постоянно просил нас отвлечь ее — позвать к телефону, на кухню, и тому подобное. И тут он мгновенно изловчался и выпивал все, что стояло на столе рядом.
С криком «Тришка! Успел таки!» — супруга забегала в комнату, но отбирать было уже нечего — великий Трифон, обычно, действительно, «успевал». И сидел довольный, прищурив глаза, как сытый кот.
Федя как-то решил досадить мне за мою любовь к Сталину. Зная, что Башта сидел на «шарашке», Федя при мне спросил Трифона Максимовича, очень ли плохо ему было там.
— Было замечательно! — убежденно ответил ученый. — Во-первых, надо мной не было надсмотрщиков, которые мешали бы мне выпить. Все приносили из ресторана и если нам что-либо из еды не нравилось, снимали шеф-повара. Затем, работать можно было круглые сутки, никто не мешал и не выгонял домой, как сейчас. Ни один из подчиненных не мог вякнуть, даже пискнуть против меня! Поэтому и сделали мы так много. Я считаю, — распалился Башта, — что так и надо делать важные вещи! За границей деньгами заинтересовывают, а для нас это не годится — деньги возьмут, а работать опять не будут! Нашего брата
— сачка, надо силой заставлять, и во всем прав был товарищ Сталин!
Со всем небольшим опытом моей жизни, я бы трижды подписался под словами великого Башты. У нас честно вкалывать будет только творец нового, ему и денег не нужно. А пассивного исполнителя и деньгами не заставишь, если только не платить сдельно. Страх — вот лучший стимул для нас, еще недавно бывших бесправными рабами. И при «царизме», и при социализме! Ни один народ, кроме рабов, не гадит в своих же подъездах, не ломает лифтов, дверей, лампочек, да всего, что сможет — только не в своей квартире. А если квартира коммунальная — только не в своей комнате! Нет, «шарашки» нужны, и я бы сам с удовольствием в них работал бы! Правда, не исполнителем, конечно! Да и какой из меня исполнитель, разве только сексуальных экзекуций!
Тамара продолжала ревновать меня ко всем, исключая, пожалуй, только Галину Прокофьевну. А потом мы приехали в Москву и закончили отдых в поселке Расторгуево, что почти у Кольцевой автодороги. Электричка оттуда шла до самой моей работы минут тридцать, поэтому аренду дачи, которая была снята на август, я продлил и дальше. Зимой оплата была значительно ниже, и мне очень нравилось ездить туда кататься на лыжах и приглашать знакомых для работы. Как, например, Осю, который часто бывал там. Да и дам для досуга, что тоже было очень удобно. И Тамара Федоровна иногда наезжала туда на выходные.
В сентябре ремонт таганской квартиры был закончен, и мы с Олей снова переселились туда. Будучи развращен Олиными экспериментами по «спариванию» меня с подругами, да что греха таить, и всей предыдущей жизнью, я стал самостоятельно приводить домой подруг на ночь. Олю это почему-то бесило, она тут же уходила из дома, а меня просила «отпустить» даму до такого-то часа. А потом мы с ней договорились так: если я привел даму, то ставлю мелом на входной двери кружочек — занято, дескать! А когда дама уйдет, то я должен был этот кружочек стереть, и тогда Оля могла заходить домой. Телефона-то в квартире не было, а как еще прикажете поступать? Оля все это время просиживала в скверах или гуляла по улице неподалеку.
Но беда была в том, что кружочки эти я стирать забывал, либо к уходу дамы бывая уже усталым и пьяным, либо потому, что просто спал. И бедная Оля иногда ходила по улицам всю ночь. Утром она все-таки заходила домой в истерике, рассчитывая встретить соперницу, а той-то уже с вечера не было! Оля очень обижалась на меня за эти забытые кружочки, просто простить не могла мне их. Даже намного позже, когда вспоминала про них, то начинала плакать. Недавно из Америки приезжала, уже солидная такая, без былых причуд (Америка-то уму быстро научит, там не у Пронькиных…), ну и встретились мы за бутылкой шампанского.