— А чем бы ты смог нам помочь?
— Хотя бы деньгами, ведь это всегда нужно, врачу, там, заплатить, или на что другое… неуверенно сказал я.
— Аборты делают бесплатно, да и вообще мы здесь обошлись без тебя! — как-то вызывающе ответила Инна.
Так и не разобравшись, кто это мы, и кому это нам, я понял, что на восстановление отношений с Тамарой-маленькой, после всего произошедшего рассчитывать нельзя. И почему-то пригласил Инну в Расторгуево.
Она долго колебалась, но завтра была суббота — выходной день, и все-таки согласилась. Инна несколько раз предупредила меня, чтобы я не думал приставать там к ней, и я уже пожалел, что пригласил ее. Но, так или иначе, мы приехали в Расторгуево, взяли в сельмаге вина с закуской и пошли на дачу. Выпили, вышли погулять по глубокому снегу, вернулись, еще выпили. И легли спать, каждый на свою койку. Я на свою — широкую, а Инна на Осину — узкую.
Как настоящий педант, я, дав слова не приставать, так и поступил. Заснул себе без всяких дурных мыслей. И вдруг среди ночи меня будят… поцелуем. Я уже был готов вскочить и кричать от страха, но увидел, что это Инна. Видимо, пожалела о сказанной фразе — «не приставай». Пришлось нарушить слово джентльмена, причем два раза — еще под утро. Хотя приставанием с моей стороны я бы это не назвал, скорее это было «непротивление приставанию со стороны партнера». А об этом я слова не давал.
В субботу мы встали поутру, выпили чаю, почистили зубы, сходили в туалет, который одиноко стоял в глубине двора, и выехали в Москву. Причем на вокзал шли «по сокращенке» — Инна куда-то спешила.
На Павелецком вокзале мы расстались, и я заспешил домой — на Таганку. Оля еще лежала, и пришлось к ней поприставать; к тому же я ей слова, запрещающего это делать, не давал.
Мы еще лежали в кровати, когда прозвучал звонок в дверь. Оля, чертыхаясь, встала и отворила; через минуту она вошла в комнату и хмуро бросила мне:
— Это к тебе — Тамара Федоровна!
Я не поверил — ведь Тамара никогда не бывала на Таганке. Накинув халат, я вышел за дверь — Тамара почему-то никак не хотела заходить в квартиру. Наконец, она согласилась зайти и присесть на кухне. Я присел рядом, а Оля зашла в комнату. На лице Тамары было выражение высшей степени презрения, как у Станиславского в его мимических портретах.
— Я только что из Расторгуева, — медленно цедила она, — там горячий чайник, мокрые зубные щетки, женские следы на снегу до туалета — какая-то «киска» шла в туалет и обратно! Кого приглашал на дачу?
Я внимательно слушал Тамару, уверен был, что и Оля слышала ее слова.
— Оля! — крикнул я, и послушная жена явилась передо мной, «как лист перед травой», — где я был ночью?
— Как где, — ответила Оля, — дома, разумеется!
— А вот Тамара утверждает, что я был в Расторгуево, да еще с какой-то «киской»! А я тем временем спал у себя на квартире, в маленькой комнате, — подчеркнул я, чтобы Оля не перепутала, что следует говорить.
— А кто же тогда был в Расторгуево? — допытывалась Тамара
— Хорошо, — сказал я, — давай поедем в Расторгуево, и там на месте разберемся!
Мы собрались, и к неудовольствию Оли, уехали. Пока мы ехали, шел сильный снег. А Тамара все переживала, что следов «киски» не будет видно. Но она ошиблась. На участке действительно отчетливо были видны следы киски, но без кавычек, натуральной киски, от дверей в сторону туалета.
— Вот следы киски — милого животного, вот чайник — он холоден, а вот — зубные щетки, — они сухи! — констатировал я. — Где «вещдоки»?
Под натиском этих доводов Тамара сдалась. К тому же, она устала. Мы разделись (сняли верхнюю одежду), выпили вина, которое взяли по дороге. Потом снова разделись (на сей раз основательнее) и помирились действием.
Так мы мирились и отдыхали весь субботний день и в воскресенье до вечера, а вечером доехали до Курского вокзала, где я и посадил Тамару на Курский поезд «Соловей».
Домой я пришел совершенно обессиленный. Но я был виноват перед Олей, и эту вину пришлось тоже заглаживать…
Наука
Может создаться впечатление, что я все время только пьянствовал и тесно общался с дамами. Уверяю вас, это совсем не так! За время после защиты докторской вышли десятки моих статей, в основном в соавторстве с Моней. Я уже защитил докторскую, теперь наступал черед Мони, а у него трудов было недостаточно. Вот мы и наверстывали упущенное. Было также получено около сотни авторских свидетельств на изобретения. Всего их у меня около трех сотен, а данный период был самый плодотворный. До защиты докторской я выпустил всего одну монографию, правда, первую в мире по инерционным аккумуляторам. А уже после защиты вышли книги: «Инерционные двигатели для автомобилей» «Маховичные двигатели», «Накопители энергии», «Инерция», «Инерционные устройства в технике». И все в хороших издательствах: «Машиностроение», «Наука», «Транспорт», «Знание». В один год вышли даже две книги в разных издательствах, но с одинаковым названием — «Накопители энергии». Одну из них я издал под псевдонимом — «Н. Маховичный». Весь юмор в том, что в ней я сурово полемизировал с вышедшей чуть раньше моей же книгой без псевдонима. И мне часто потом приходилось слышать: «А Маховичный считает, что это не так!». Тогда я уверял оппонентов, что Н. Маховичный уже переменил свое мнение. «Откуда вы знаете?» — удивлялись «Фомы-неверующие». «А потому, что Н. Маховичный — это я и есть!» — и показывал квитанцию, где гонорар за книжку Н. Маховичного был выписан на мое имя. Большинство из этих книг было, затем переведено на иностранные языки и издано в Европе.