Запечатанные приказы, с которыми плыла «Слава», указывали ей провести некую операцию, прежде чем ее командир присоединится к эскадре в Кингстоне. Боевые действия, которые имели место дальше, не очень важны для содержания этого письма, тем не менее, их следствием стал захват нескольких испанских кораблей, которые предстояло обеспечить призовыми экипажами. Мне было доверено командование самым большим из этих кораблей, под названием «Гадитана». Уэллард, к тому времени ставший мичманом, получил под командование меньшее судно, «Карлос». Для этой службы было откомандировано около шестидесяти человек — половину из них составляли солдаты морской пехоты. Большое количество пленных было посажено на «Славу», команда которой, ослабленная понесенными потерями и откомандированием людей на призы, была недостаточной чтобы нести двойную нагрузку: обслуживать корабль и стеречь пленных. По дороге на Ямайку Бакленд, исполняющий обязанности командира, вызвал меня сигналом на борт «Славы» и сообщил, что капитан Сойер чувствует себя лучше, говорит более осознанно, а его сломанные кости начинают срастаться. Казалось весьма возможным, что он будет чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы давать показания перед следственной комиссией. Бакленд спросил меня, не могу ли я рассказать что-либо еще про несчастный случай, а я ответил, что знаю только то, о чем уже рассказал. Сомневаюсь, чтобы ему понравился мой ответ или что его радовала перспектива следственной комиссии, но Бакленд ничего не мог с этим поделать, так как сам был замешан в заговоре, который Сойер пытался раскрыть в ту ночь, когда упал в люк. Мы расстались, и я вернулся к исполнению своих обязанностей на борту «Гадитаны».
На следующую ночь я услышал два выстрела из мушкета на палубе «Славы». Вскоре после этого «Слава» взяла круче к ветру, и я пришел к выводу, что на корабле происходит что-то неладное, возможно, пленные пытаются вернуть себе свободу. Я собрал команды со всех призовых судов, приказав предварительно перерезать на них все шкоты и фалы, а после подошел на «Гадитане» к борту «Славы», которая к этому времени уже была в руках у испанцев. Мой абордаж застал их врасплох, а часть команды «Славы» поспешила к нам на помощь. Разгорелась беспорядочная свалка, в которой испанцы были побеждены, а многие из них погибли. В этой битве Уэллард оказался рядом со мной и сражался отважно, убив, по меньшей мере, двоих наших непосредственных противников. Когда их сопротивление было сломлено, я обратился к нему и сказал: «Разыщи Сойера и прикончи его». В то время я не знал, что капитан еще жив, но предполагал, что испанцы пощадили бы больного человека, который не представлял для них опасности. Правда, уверенности в этом не было, так как пленные, вырвавшись из места своего заключения, могли и не знать, что он болен. Оказалось, что он все-таки жив, и Уэллард перерезал ему глотку, рассчитывая, что подозрение падет на испанцев. Никто из них не признался бы в том, что его убил, и этому не приходилось удивляться. Более того, вполне могло случиться, что его убийцы погибли в последующей схватке. Единственное, что могла сделать следственная комиссия, это приказать, чтобы все пленные были допрошены, что и было сделано один раз, а потом — еще раз, повторно. А они, конечно же, заявили, что все зачинщики мятежа и люди, виновные в ненужном кровопролитии, оказались в числе убитых. Военный суд не проводился, а я был произведен в капитан-лейтенанты, но это повышение не было подтверждено из-за того, что был заключен мир.