Эти строки написаны в 1937 году, в ссылке, в Воронеже. А вот отрывок из стихотворения Бориса Пастернака «Январь 1919 года»:
Выкинься – Диккенса! Какая рифма!.. Но кто-то скажет: то классики! А что пишут обычные, рядовые поэты? Какое у них восприятие и какие ассоциации вызывает погода? «Зима, дороги, одинокий путь, от ревматизма вновь свело колени…» – строки Марины Вирты (журнал «Аврора», 1990).
Но, пожалуй, хватит стихов – в них можно утонуть. Перейдем к прозе. Одна из записей в дневнике императора Николая II. 31 января 1895 года: «Мороз дошел до 14 градусов, но было тихо. Гуляли по обыкновению около получаса…» Последний русский император обычно фиксировал в своих записях температурные отметки, но при этом описывал погоду весьма сжато и скупо (увы, не художественная натура).
Другое дело – Михаил Пришвин, писатель-натуралист: «Какой у снега в этот утренний час бывает аромат! Да, если дома тепло и можно быть сытым, и есть хорошая лампа, то зима куда интереснее лета… Сколько зла, сколько злобы в зиме, столь красивой для тех, кто живет в тепле, и столь ужасной для застигнутого врасплох в поле путника…»
21 января 1917 года. Из дневника писательницы Рашели Хин-Голдовской: «Боже, какие холода! сердце стынет. С Крещенья – непрерывные морозы, 22 градуса, а потом 25 и 27!.. Дома топишь, топишь – и все холодно. Дрова страшно дороги – 450–60 рублей сажень… Только и слышно со всех сторон: “Неужели этой проклятой войне конца не будет?”…»
Следует добавить, что тут же подоспела революция и война – гражданская. Бедные люди, жившие в те страшные годы! Мороз, голод и революция – тот еще набор!
Но вот другие времена. 24 января 1937 года Константин Паустовский пишет из Ялты своему знакомому Генриху Эйлеру:
«Мне очень жаль, что Вас нет в Ялте, у моря – на днях выпал густой снег, стоит мягкая приморская зима, много серебра, солнца, блеска и тишины. Перевалы закрыты, мы почти отрезаны от мира. На море – зеленый веселый шторм, из моей комнаты слышно, как ревет прибой и на маяке все время звонит колокол, – над морем мгла. В воздухе пахнет весной… Очевидно, надо переверстать жизнь, вышвырнуть из нее все мелочи, отдохнуть среди друзей, опереться на людей, действительно родных, любящих и чистых. Нужны настоящее содружество, настоящая работа, милые женские сердца и, наконец, природа. Без нее нельзя прожить ни одного дня, и я, главным образом, за то и не люблю Москву, что там вместо природы – слизь, пропитанная трамвайным бешенством…»
Прыжок во времени. 18 января 1940 года Лидия Бердяева, жена философа Николая Бердяева, живущая в эмиграции во Франции, записала: «Вот уже две недели стоят сильные холода с ветром. Около 10 градусов мороза. У нас испортилось отопление, заперли часть дома и мерзнем… Но когда думаешь о фронте, то стыдно делается думать о своих невзгодах, вокруг жизнь будто бы тоже замерзла».
Из дневника Корнея Чуковского. 1 января 1957 года: «Вышел в 5.30 утра на балкон, звезды, как апельсины. Морозно. Снег – как декорация».
У Корнея Ивановича восторг, а Валерий Брюсов в 1909 году испытывал другие чувства и ощущения:
«Загадочная русская зима» – так назвал одну из своих статей в газете «МК» немецкий журналист, корреспондент газеты «Зюдвест» в Москве Штефан Штолль:
«Каждый год одно и то же. С середины января русские ноют о зиме: “Сколько можно?” “Достало”. “Мерзкий холод”. “Авитаминоз”. “Надоела зима”. На такой запрос в Яндексе получишь восемь миллионов ответов. Предлагаются: недвижимость в Испании, секс-туризм в Таиланде, любительские стихи:
А дальше немецкий журналист рассуждает о том, что русские всё же зиму терпят, а вот немцам русская зима – смерть. «В Германии уже много лет говорят об “исчезновении времен года”. Дождливые серые зимы, дождливое серое лето. Из-за капризов всемирного потепления в последние годы в Германию возвратились морозы и сугробы древних времен. Но в основном лишь на сутки…»
Однако оставим Германию. Мы в России. У нас особый путь. У нас особая зима. Что же касается холода, то, как писал поэт Николай Глазков, мастер парадоксов: «Шебуршит колючий снег. / В стужу и во мраке / Мерзнет белый человек – / Лучший друг собаки».
Ну, и отчаянное стихотворение Дины Терещенко (1915–2008):