Очень удобная, универсальная отговорка; из нее ваш собеседник может понять лишь то, что вы еще достаточно живы, чтобы выговорить «борех ѓа-шем». Ничего нового она не сообщает и к тому же звучит слегка по-ханжески, поэтому даже очень набожные евреи, услышав это, уточняют: «борех ѓа-шем гут ци борех ѓа-шем шлехт?» («слава Богу, хорошо или слава Богу, плохо?») Другими словами, «хватит мямлить, скажи по-человечески!». Однако, что бы ни означало «борех ѓа-шем», оно всегда несет в себе такой смысл: «бывает хуже».
Почти такой же бессодержательный ответ — нишкоше, обычно его повторяют дважды: «Вос махсту? — Нишкоше, нишкоше». Перевести его можно как «потихонечку» или «жить можно». Ну а как же — было бы нельзя, так вы бы уже померли. Когда дела идут просто отлично, говорят ганц нишкоше («очень даже ничего») — сравните с ганц гут («все хорошо»), это фраза из учебника, никогда не слышал ее в живой речи. «Все хорошо»?! Услышав такое, любой еврей сразу увидит: хотя вы и знаете еврейские слова, но идишем, по сути, не владеете. Тому, у кого язык поворачивается сказать ганц гут, незачем говорить на идише.
Междометием ии можно отвечать на самые разнообразные вопросы. «Ну, как концерт?», «Вам понравился обед?» и, конечно, «Как дела?». Обычно ии сопровождается таким жестом: держа кисть правой руки перпендикулярно груди, человек легонько вертит кистью вправо-влево. Это означает «нормально, ничего такого, особо восхищаться нечем, но и жаловаться нет причин; тянет на три — три с половиной звездочки из пяти».
Вот так могут ответить люди, для которых «теперь» означает «в эту минуту» — не вчера, не пять минут назад, а прямо сейчас. Те евреи, которые трактуют «теперь» в более широком смысле, на ваше «как дела?» скажут ништ фар айх гедахт или просто ой. Эти фразы, наряду с фрег ништ («не спрашивай») и аф майне соним гезогт («чтоб моим врагам так жилось») — увертюра, за которой следует долгое смакование мелких огорчений и крупных неприятностей, как правило, не интересных никому, кроме самого рассказчика. И зачастую все это излагается в форме проклятий.
Глава 6
Чтоб ты рос как лук:
идишские проклятия
I
Представьте себе целенаправленный квеч, нечто вроде желудочной колики, которая осознает свою миссию, — это и есть классическое клоле, идишское проклятие. Клоле может звучать шаблонно (невольно задумываешься, нарочно или случайно получилось так, что каждая комната в каждом доме — почему-то спальня), но зато оно передает всю силу ваших чувств. Изысканные проклятия, произносимые нараспев, как строки Талмуда, — не ругань, а развлечение, вид досуга, где идишские мысль и речь могут разгуляться вовсю.
Как мы с вами увидели, квеч в основном пассивен. Обычно он представляет собой недовольное описание чего-то без малейших попыток изменить или устранить источник недовольства. Жалоба может облегчить страдания, но не борется с их причиной. Мы прибегаем к ней тогда, когда бессильны что-либо сделать. Проклятие же направлено на конкретную личность, а это уже попытка контролировать положение; клоле — вооруженный, воинственный квеч, который вознамерился заставить самого себя замолчать. В проклятии содержится некое повеление, правда не особо эффективное. Клоле — полужалоба, полудействие; произнося его, человек получает удовольствие и в то же время не приносит вреда «жертве»; затем «жертва» и «агрессор» меняются местами… и все счастливы, насколько это вообще возможно.
Если квеч еще немного побаивается тезиса «имя материально», то клоле именно на этом тезисе и держится. Вместо того чтобы в страхе отступить перед силой слов, проклятие пытается использовать ее в собственных целях — и оказывается, что слова обладают силой только тогда, когда вы этого не хотите (например, когда вы забываете сказать кейнеѓоре). Квеч обычно представляет собой простое утверждение, глагол стоит в изъявительном наклонении, а в клоле всегда есть сослагательное наклонение («чтоб…»). Идишский глагол золн, который мы будем встречать в формах зол и золст, можно перевести как «следовало бы» или передать с помощью частицы «пусть»; например, зол эр кумен означает «пусть он придет». Клоле так же относится к квечу, как Мессия — к земному существованию. Квеч — ночной кошмар наяву, клоле — мечта, которая медлит с исполнением.
Превращение квеча в клоле можно наблюдать во фразе, промелькнувшей в начале предыдущей главы. «Чтоб мои враги были настолько же уродливы, насколько она прекрасна» — и комплимент, и жалоба, и проклятие одновременно. Говоря о женской красоте, человек как бы сетует на то, что его недруги слишком хороши собой; но, если вдуматься, на самом деле это проклятие, цель которого — сделать врагов уродами. Он мог бы просто сказать «Она просто загляденье, кейнеѓоре», и все. Но это не утолило бы его душевную потребность.
Если рассматривать квеч как основу еврейского общения, то можно вполне четко проследить ход мыслей говорящего. Его спрашивают, как выглядит некая дама. Он тут же переключается в еврейский режим по умолчанию и пытается пожаловаться, но это оказывается непросто. К ее характеру придраться трудно, а что до внешности, так тут вообще комар носа не подточит. Однако у нашего героя есть немало недоброжелателей, и о каждом из них можно развести нытье на несколько минут, даже если слушатели не знают, о ком речь. Самое время для легкого непринужденного квеча.
На плечах нашего еврея лежит двойное бремя. Он должен ответить на вопрос, а главный неписаный закон еврейской беседы велит ему пожаловаться. Ситуация осложняется тем, что он искренне восхищен прелестью женщины и хочет поделиться восторгом с собеседником. Нужно придумать, как связать воедино ненависть к врагам и женскую красоту, да еще и так, чтобы эта самая красота заставила его врагов страдать. Итак, вопрос — доля секунды на размышления — и вот, пожалуйста, развернутый ответ готов.
А теперь представьте, что происходит, когда двое мыслящих таким образом людей вступают в перепалку. Здесь вы не услышите никаких «иди на» и «твою-раствою»; подобные ругательства не имеют ничего общего с проклятиями вроде «чтоб у тебя была тысяча домов». Если сказать кому-нибудь «пошел ты на», он скажет «сам пошел на» или полезет драться. А вот «чтоб у тебя была тысяча домов» — это уже приглашение к разговору. Подобные проклятия прямо-таки вопят адресату: «Эк я завернул! Видишь, какой я умный? Ну же, скажи что-нибудь, а за мной дело не станет!» В культуре, пронизанной ворчанием и духом противоречия, даже месть воплощается в споре, в виде череды громоздящихся друг на друга «Да что ты говоришь!» — и каждый участник перебранки угрожает другому бедствиями, над которыми оба не властны:
Берл: А бейзер гзар зол аф дир кумен! (Чтоб к тебе злая доля пришла!)
Шмерл: Кумен золсту цу дайн эйбикер ру! (А чтоб ты отошел на вечный покой!)
Берл: Руэн золсту ништ афиле ин кейвер! (Чтоб тебе покоя не видать даже в могиле!)
Шмерл: Зол дир лигн ин кейвер дер эйвер, ин ди кишкес а лох мит а шейвер! (Чтоб твой хрен лежал в могиле, а в кишках дыру пробили!)