Сестры стояли у стены до тех пор, пока не исчезло все, что они еще могли видеть за живой изгородью вдоль дороги, - хлысты, украшенные черными лентами, и черные длинные ленты на шляпах кучеров.
Люси издала странный звук, повернулась и уткнулась головой в Эмили, и ко времени, когда они пришли на кухню, она вовсю плакала, но не так, как обычно, а громко стеная, давясь и кашляя.
Эмили, прижав ее к себе, тоже дала волю эмоциям, переполнявшим ее; но она плакала беззвучно, и все ее тело наполнилось болью, которая возникала где-то между ребрами и растекалась по венам, заполняла ее разум, смывая все мысли, кроме тех, которые были связаны с агонией скорби по Кону.
Даже зная, что в комнате наверху хозяйка может все услышать, она не делала попыток сдержать стенания Люси, и, когда они наконец затихли и девочка, измотанная и безвольная, лежала у нее на руках, поток ее собственных слез тоже остановился.
Когда Эмили наконец осознала, где они находятся, и увидела кухонный стол, заполненный тарелками с едой, она вспомнила, что нужно накрыть стол для тех, кто вернется с похорон. Прошлым вечером девушка готовила допоздна и рано утром продолжила. Она должна подняться и накрыть стол в столовой, нужно заставить Люси помочь ей, это ее немного отвлечет.
Тяжело поднявшись на ноги, Эмили протянула руки к Люси и сказала:
— Вставай, нам нужно поработать; мне нужна твоя помощь. Но не бери подносы, я отнесу их сама, просто носи по две тарелки. Скатерть я уже постелила.
Она не пошла из кухни сразу же за Люси, а стояла, оглядываясь. Кухня выглядела неряшливо, пол необходимо было помыть, нужно было натереть графитом решетку в очаге, и вообще весь дом требовалось хорошенько отмыть, но девушка чувствовала, что это свыше ее сил. Это и раньше было трудно при наличии избытка стирки, постоянной готовки и ухода за той, наверху. Кон освобождал ее от большей части беготни вверх-вниз по лестницам, а теперь все эти хлопоты тоже лягут на ее плечи.
Кон... Кон. Его имя постоянно вертелось у Эмили в голове. У девушки было такое чувство, что она оплакивает потерю любимого ребенка. А он и был ребенком; и в то же время он умел делать очень многое. Ей будет его не хватать во всех смыслах. Да, во всех смыслах!
Когда Эмили подняла тяжелый поднос, уставленный тарелками с большими порциями жареной свинины и телятины, а также кусками пирога с ветчиной, она подумала, что подождет, пока хозяин немного придет в себя, а потом будет вынуждена сказать ему, что им потребуются помощники на ферме и внутри дома, или ей придется уйти... «И я хочу уйти. Я хочу. Я хочу».
Поминки закончились, и джентльмены разъехались. И только миссис Рауэн и ее дочь стояли в холле, собираясь уходить. Эмили увидела их, стоящих вместе, когда вышла из кухни и направилась в столовую, чтобы начать уборку. Она присмотрелась к дочери. Она не была очень молодой, ей было около тридцати. Молодая женщина была крепко сбита, довольно миловидна; основное впечатление, которое она произвела на Эмили, было то, что она выглядела физически сильной.
Когда Эмили вошла в столовую, она не закрыла за собой дверь, потому что услышала, что миссис Рауэн упомянула кузнеца, поэтому девушка стояла возле открытой двери и слушала.
— Я уже говорила вам, Лэрри, они оба уехали, и Гудир, и Ролстон; я так поняла, что Джон Ролстон так же боится Гудира, как тот боится вас. Более того, говорят, что Хеллен Гудир продает кузницу и, похоже, собирается присоединиться к нему, где бы он ни был. Но Сара Ролстон продолжает вести фермерское хозяйство несмотря ни на что. В любом случае, она многие годы сама управлялась с хозяйством, поскольку муж был слишком занят другим. Но, Лэрри, прошу вас, забудьте о них. Что сделано, то сделано, нельзя вернуть мертвых; а в конечном счете кара их настигнет, вот увидите.
— Просто сидеть и ничего не делать, вы это мне предлагаете, Ханна?
— Относительно тех двоих - да. Это все, что вы можете сделать, не забывайте: если вы что-либо предпримете, то подставите собственную шею. И что тогда случится со всем этим?
Мысленно Эмили представила, как маленькая женщина делает жест рукой, будто обводя холл.
— Вы слишком много работали для всего этого; и, будем честными, Лэрри, ради всего этого вы принесли в жертву и себя и других, а теперь вам больше, чем другим, приходится за это расплачиваться. Но это ваша работа и ваша жизнь. Я не виню вас. Мужчина должен делать то, что говорят ему его убеждения. Но об одном я вас прошу, и я это повторяю: оставьте Гудира и Ролстона полиции!