Сидит Машенька, не шелохнется, а спиной чувствует, что сзади неё кто-то стоит и руки тянет. И закричать хочется, только тогда что будет? Зарежут? Такие, пожалуй, и зарежут. Не надо обращать внимание, надо делать вид, что ничего не происходит и тогда они сами уйдут, если не обращать внимание, люди всегда сначала в истерике бьются и скандалы закатывают, и месть выдумывают, когда их игнорируешь, а потом всё равно сдаются, всё равно уходят, только чтобы не видеть твоего равнодушия, равнодушие любого убьет, любого, даже дьявола, надо только отвлечься и потерять интерес, вот и всё, делов-то… – тапнула Маша по экрану телефона, вышла в сеть, нашла в друзьях старого знакомого, которого никогда в жизни не видела, да и общалась больше пикчами с пабликов раковых: в диалогах одни приветы, каксама, неоновые самотыки и мемы как искусство протеста.
Лихтенштейн или восемь Элвисов? – спросила Маша, ожидая какого угодно ответа, лишь бы ответа. Голубая подсветка вопроса исчезла и появилось слабо пульсирующее «печатает». Ждёт, Машенька, ждёт и чувствует, как по волосам её, скользит чья-то рука. Слышит шёпот в углу: не спугни её только не спугни она тебя чувствует поставь только жучок ей за ухом пусть заползёт мы всё слышать будем что думает обо всём что думает будем твои мысли записывать а когда придет время завтра утром если бутылку из холодильника не достанешь если не выпьешь завтра утром мы все будем слышать… Мотнула головой Маша: тяжело дышать и бежать некуда.
Здравствуй, моя дорогая, как ты там? Только о тебе вспоминал, вру, конечно, я всегда о тебе помню. Как дни твои хмурые? Всё так же пасмурно на душе? Я в такие дни разговариваю сам с собой, пускаю дым в потолок белый и с демонами в кости играю. Все свои, компания старая. Отчаянье, Ревность, Непостоянство в поступках, Страх потерять лицо… – много их, да все одним и тем же числом. А что касается первого: то и здесь ты, драгоценная, права: что мы такое, если не обыкновенное сочетание какого-никакого визуального действия и самого что ни на есть прямолинейного повествования. Другими словами, картинки с буковками. У кого нуар, у кого яой, у кого-то икона православная, у кого-то мем с Илоном Маском. Иные скажут, что иногда совсем и не прямо, где-то жизнь такими зигзагами строчит – только поспевай пальцы уколотые слюнявить. Однако, если посмотреть со стороны, взобраться на гору и посмотреть в долину, то все изгибы русла не кажутся столь значительными и уж тем более не способны повернуть течение вспять. А ты, милая моя госпогиня, давалка безропотная, в самом начале: течёшь бурным, но узким потоком, на равнину спускаясь, и воды твои еще не полны, но только могут наполниться, если будешь слушаться, течёшь вся такая, течёшь, да? сосёшь? любишь сосать, сука? думала, мы ушли? не видим ничего? не слышим? течёшь, да? пиздец, она мокрая вся, хоть выжимай, ты чо творишь, невменяшка, чо ты творишь, ты хоть оденься, на тебя смотреть стыдно, ты специально разделась, что ли, папу ждешь, папку своего, да, сосёшь? хочешь, да? Хочешь?
Заскулила Машенька, схватилась за голову, закачалась из стороны в сторону: да когда же это закончится, когда закончится… а никогда не закончится, мы теперь навсегда с тобой, слышишь? слышишь нас? она слышит, думает, если башкой качать, то всё пройдет, не пройдет, дурочка, не пройдет… Вскочила с кровати, схватила со стола маникюрные ножницы – я вас, суки, найду, где вы там! – прикинула в уме воспалённом, где сама бы захотела спрятаться и с угла дальнего, в тени пребывающего, начала обои рвать: кусками большими, приторно пахнущими, пыль заклубилась в солнечном свете, свернулась вихрями и к телу пристала. Срывает Маша обои, за каждым куском проверяет: нет ли следов? куда убежали? Смотри чо творит дура.