Лордик мирно трусил по тропинке, я, в самом благодушном состоянии, шла следом. С той стороны речушки появилась соответствующая нам парочка. Мужчина в спортивном костюме, но с явно неспортивным брюшком размера этак шестьдесят шестого, выгуливал пекинеса. Терпеть не могу пекинесов. То есть мы с Лордом их терпеть не можем. Какие-то они ненастоящие собаки. И, на удивление, буквально все обладают страшно вздорным характером.
Вообще, чем мельче собака, тем у нее более склочная натура. Большие собаки — овчарки, доги, ризеншнауцеры — по природе своей полны внутреннего достоинства, а осознание своей силы делает их удивительно дружелюбными. Чтобы превратить такую псину в злобного монстра-охранника, нужно ее специально натаскивать, потратив немало времени и усилий. Зато шавки без всякой дрессуры с упоением облаивают каждое живое существо, оказавшееся поблизости, а при случае с восторгом попытаются отхватить кусок от ваших штанин.
— Гав, гав, р-р-р-гав, р-р-р…
— Пуся, ату его, ату, — захихикал дядька, морально поддерживая захлебывающегося лаем пекинесика.
— Гав, р-р-р-р-р, гав, гав, гав…
Вот же вредное существо! Мы с Лордом гордо шествовали по противоположному берегу, старательно не замечая беснующуюся моську. И вообще, меня лично мужик раздражал значительно сильнее, чем его питомец. Пусик! Вот храбрец — тявкать из-за полутораметровой преграды!
— Давай, Пуся, давай, покажи ему, где раки зимуют! — ржал дядька.
— Р-р-гав, р-р-р-р…
Не знаю, что такое там сказанул Пусик на своем собачьем языке, но Лорд вдруг, не тявкнув ничего в ответ, с легкостью горной серны перемахнул через речку. Ни я, ни мужик и охнуть не успели. Пуся оказался гораздо расторопнее. Задние лапы Лордика еще не коснулись противоположного берега, а Пуся уже сидел на плечах у хозяина. И молчал. Когда и каким образом пекинес умудрился взлететь на недосягаемую для него высоту — уму непостижимо!
Лорд встал на задние лапы, передние же аккуратно поставил мужику на грудь. Дядька превратился в соляной столб. Пуся, не сделав ни одного движения, вдруг оказался у мужика на голове. Голова была круглая и маленькая для четырех Пусиных лап. Я бы на его месте точно не удержалась и скатилась вниз, но Пуся, похоже, стал с хозяином единым монолитом. Они застыли с совершенно одинаковым выражением на физиономиях, перестав, кажется, и дышать.
Дышать-то они перестали… Но… Вы видели скульптурную композицию «Писающий мальчик»? Из-под Пусиных лапок текла струйка и благополучно стекала по лицу мужика на его «адидасовский» костюмчик. Мужик молчал.
— Лорд, ко мне! — прошипела я. — Быстро назад!
Лорд-то, конечно, ничего не сделает мужику. Но что мужик, вернувшись к жизни, сделает мне?!!
— Лорд, я что сказала?!!
Мой пес, окинув еще разочек противника презрительным взглядом (точно-точно, на его морде ясно читалось презрение), грациозно развернувшись, перемахнул через речку.
Скульптурная композиция ожила. Песик залился истошным лаем, а хозяин — не менее истошной руганью.
Я волокла упирающуюся животину домой, а вслед нам неслось:
— Дура! Я в следующий раз с пистолетом приду! И тебе, и псине твоей мало не покажется! Ты меня узнаешь еще!!!
Конечно, настроение было испорчено бесповоротно. Какое уж там солнышко, какие птички! Собачье двухголосье (а на расстоянии визгливый голос мужика сливался с голосом его питомца) неслось нам вслед с мощностью милицейской сирены.