Отпилить отломанную ветку оказалось довольно легко. Ветка упала на землю, а за ней соскользнула по лестнице Тереска, слегка поцарапанная, со следами близкого знакомства с корой дерева, оставшимися на руках и на лице. Она доволокла ветку до сильно изрубленного березового чурбака, снова бросилась в подвал и стала выносить оттуда коротенькие буковые поленца, смутно подумав, что при такой хорошей погоде приятнее будет колоть дрова на свежем воздухе. Вытащив на улицу все поленья, она вернулась еще раз за топором, поставила чурбак поудобнее, на него водрузила первое буковое поленце и остервенело бросилась в атаку.
Буковая древесина — штука твердая, но хрупкая, и рубить ее довольно легко. Ровные гладкие чурочки летели во все стороны. Острие палаческого топора сверкало на солнце, зимние запасы таяли с каждой минутой.
«Не хватит, — с тревогой подумала Тереска. — И что я потом сделаю? Буду пилить этот сучище на кусочки или рубить как есть?»
Она увлеченно рубила с нечеловеческой яростью. День был жаркий, топор жутко тяжелый, некоторые поленья — суковатые, но Тереске всего было мало. Она грязной рукой стерла пот со лба, размазав по нему грязь темной полосой, и решила рубить ветку как она есть, не распиливая. У нее появилось было сомнение, достаточно ли она устала бы, если бы порубила на кусочки весь дом, и ей стало очень жаль, что нельзя порубить хотя бы двери. Ну, если не двери, то хоть паркет.
«Поперек. Все рубить поперек… — думалось ей смутно и неведомо почему мстительно. — Вдоль — не фокус. Только поперек…»
Буковых поленцев уже не хватало. Остановленная на скаку, Тереска оперлась о топорище и мрачно посмотрела на свою последнюю надежду, огромную суковатую ветку, спиленную с дерева. Она снова вытерла пот, откинула спадающие на лоб пряди, отложила топор и отправилась в кухню. Из кухонного шкафчика она вытащила огромный мешок со старыми нейлоновыми чулками, которые у нее дома не выкидывали, а отдавали дальней родственнице: та плела из них половички. Из мешка она вытянула один чулок и подвязала лезущие в глаза волосы как можно выше. После чего с неослабевающей яростью приступила к сражению с веткой.
Побеги поменьше удалось оттяпать без особого труда. Оставшаяся часть была самой здоровенной, длиной в полтора метра и очень толстой. Она была слишком тяжела, чтобы вонзить в нее топор и потом, приподняв, разрубить. Слишком свежа, чтобы ее можно было легко перерубить поперек. Тереска установила ветку одним концом на чурбачке, придержала ногой и изо всех сил рубанула вдоль. Топор прочно завяз в древесине.
«Ну погоди, скотина ты этакая, — вытаскивая топор, подумала Тереска с настоящей ненавистью. — Уж я тебе задам…»
Занятая подавлением в душе мучительных чувств, она не услышала звонка у ворот с другой стороны дома. Калитка была открыта. Молодой человек, который звонил, — светловолосый, голубоглазый, загорелый и невероятно красивый, — подумав, толкнул калитку и вошел в сад. Идя на звук топора, он обошел дом вокруг, вышел во внутренний дворик и в остолбенении замер.
Тереска представляла собою редкостное зрелище: вспотевшая, красная, перемазанная корой с дерева и пылью из подвала, с волосами, подвязанными бантом из драного чулка, в юбке с оригинальным неровным шлейфом, в длинных белых, некогда бальных перчатках и с палаческим топором в руках, стонущая от усилий и бормочущая себе под нос оскорбления в адрес упрямой ветки. От самой толстой части отщепилась длинная лучина. Обрадованная успехом, торжествующая Тереска на миг остановилась, подняла голову и увидела перед собой предмет своих чувств, который она так долго и с такой тоской ждала…
С минуту эта живая картина неподвижно стояла на солнышке. С одной стороны пришедший в гости юноша, безукоризненно элегантный и изысканный, с другой — Тереска, похожая на жертву стихийного бедствия, а между ними — березовый чурбак и огромная куча дров. Юноша пришел в себя первым. С легкой насмешкой в глазах он преодолел разделявшие их препятствия и подошел к онемевшей Тереске.
— Добрый день, — сказал он насмешливо. — Как дела? Ты что, добровольно занимаешься этой гимнастикой?
До сознания Терески медленно и постепенно доходило, что она видит. Услышав голос, она поняла, что это не галлюцинация. Еще секунду она не верила собственным глазам и собственному счастью, а потом почувствовала, что с ней происходит нечто странное с точки зрения физиологии. Кровь отхлынула к ногам, сердце подскочило и остановилось в горле, а потом все стало наоборот. Кровь резко вернулась в голову, сердце же немедленно забилось где-то в коленках. Пытаясь вернуть на место непослушные внутренние органы, Тереска не в состоянии была ответить на несложный вопрос гостя. Она неподвижно стояла, широко открыв глаза, держа в руке палаческий топор и бездумно глядя на собственное счастье.