Жизнь картлийских царей

С. Н. Какабадзе, ссылаясь на наличие в хронике «Жизнь картлийских царей» ряда анахронизмов, а также сведений, почерпнутых якобы непосредственно из «Шах-намэ» Фирдоуси (начало XI в.), писал, «что Леонти Мровели действительно не мог жить ранее XI столетия»[19]. По его мнению, Мровели является автором, жившим на рубеже XI—XII вв. Примерно такого же взгляда придерживался и И. А. Джавахишвили, автор капитальной работы по истории древнегрузинской литературы[20].

Наиболее серьезную попытку представить Леонти Мровели историком VIII в. предпринял в свое время Павле Ингороква. Им было обращено внимание прежде всего на арменофильскую тенденцию древнегрузинского историка, что, действительно, было возможно лишь в условиях еще близких конфессиональных связей грузин и армян в VII—VIII вв. и исключалось в обстановке их окончательного церковного разрыва в X—XI вв. П. Ингороква апеллирует также и к другим историческим, этнографическим и географическим сведениям труда Л. Мровели, в которых представлена обстановка, существовавшая именно в VII—VIII вв.[21]

Попытка П. Ингороква «удревнить» Л. Мровели вызвала критические замечания К. С. Кекелидзе, посвятившего этому вопросу специальную работу[22]. Автор анализирует стилистические и лексические особенности «Жизни картлийских царей», которые наводят на мысль о позднем происхождении ее текста.

В V—X вв., в период становления в Грузии феодальной формации, проходившего в сложных условиях борьбы против иноземного засилия (Иран, Византия, арабы и др.), формировалось культурно-политическое самосознание грузин, основным показателем которого было утверждение своей этнической самобытности. О сложности и остроте данного процесса свидетельствуют литературные памятники этого периода («Мученичество Шушаники», V в.; «Мученичество Евстафия Мцхетели», VI в. «Мученичество Або Тбилели», VIII в. и др.). В такой обстановке оживленного культурного строительства и углубления самосознания должно было происходить накопление грузинами знаний о дохристианском периоде Картли. Судя по уровню развития письменной культуры грузин в раннем средневековье, эти знания не могли не быть письменно оформлены[23]. Поэтому естественно возникает вопрос о вероятности существования не дошедшего до нас какого-то литературного памятника, послужившего прототипом приписываемой Л. Мровели хроники. При этом, как замечает К. С. Кекелидзе, метод составления «Жизни картлийских царей» должен был быть тот же, что и «Обращения Картли Ниной», которое автор списал почти дословно из списка Х в.[24] Лишь случайно сохранившийся древний вариант жизнеописания Нины может свидетельствовать об авторском методе Л. Мровели как историка. Составляя «Жизнь картлийских царей», он, должно быть, покорно следовал несохранившемуся тексту по истории дохристианской Картли. Лишь этим возможно объяснить те культурно-политические нюансы (арменофильство автора хроники, упоминание Эгриси вместо Абхазии и др.), которые для XI в. звучат немыслимым анахронизмом.

Поэтому вполне вероятно, что Леонти Мровели, которому впоследствии было приписано авторство «Жизни картлийских царей», явился своеобразным систематизатором грузинской исторической традиции[25]. Свою работу древнегрузинский автор провел с определенной политической тенденцией, соответствующей требованиям объединительного движения в Грузии XI в. (об этой стороне хроники мы неоднократно говорим в своих комментариях).

Приписываемая Леонти Мровели хроника имеет все типичные особенности древних литературных источников[26] (хронологические несуразицы, слабые указания на социальные отношения и т. п.). Кроме того, древнегрузинский автор (или его источники) наряду с письменными данными широко пользовался устными преданиями и мифологическими сюжетами, по-своему преломляя в них действительные события прошлого. Мровели обращался к описанию соседних с Грузией народов зачастую лишь в связи с освещением истории своей страны. Поэтому мы мало что узнаем о событиях на Северном Кавказе, если они не имели какого-либо отношения к Грузии. Несмотря на это, «Жизнь картлийских царей» является необходимым источником для истории взаимоотношений этих народов, для освещения той важной роли, которую играли в древности предки современных адыгов, осетин, балкарцев, вейнахов, дагестанцев в исторических судьбах Грузии и всего Закавказья.

19

Какабадзе С. Н. О древнегрузинских летописцах XI столетия. Тифлис, 1911, с.26.

20

Джавахишвили И. А. Древнегрузинская историческая литература. Тбилиси, 1945, с. 171—184 (на груз. яз.).

21

Ингороква П. Леонти Мровели, грузинский историк VIII в. — Изв. Ин-та языка, истории и материальной культуры, 1941, т. X. Тбилиси, с. 120—121 (на груз. яз.).

22

См.: Кекелидзе К. С. Автор летописного извода «Жития святой Нины». — Этюды, т. II. Тбилиси, 1945, с. 270—275; см. его же: История грузинской литературы, т. I. Тбилиси, 1960, с. 236—243 (на груз. яз.).

23

Вопрос об устных исторических традициях в древнегрузинском летописании, и в частности в приписываемой Л. Мровели хронике, — один из наиболее сложных. Но, к сожалению, ему, на наш взгляд, уделено мало внимания.

24

Кекелидзе К. С. Литературные источники Леонти Мровели. — Вестник Тбилисского ун-та, 1923, т. III (на груз. яз.).

25

Ср.: Джанашиа Д. С. Об источниках «Жизни картлийских царей». — В кн.: Вопросы истории народов Кавказа. Тбилиси, 1966, с. 142 (на груз. яз.); Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959, с. 32 и др.

26

Уместно было бы в данном случае вспомнить оценку, данную В. В. Бартольдом античным литературным источникам: «Беда в том, что греческие оригиналы мы имеем в очень позднем виде, после того как они подверглись обработке; они представляют из себя часто просто компиляцию без всякой критики сопоставляемых известий, поэтому ко всем им приходится относиться с большой осторожностью» (Бартольд В. В. Место прикаспийских областей в истории мусульманского мира. — В кн.: Бартольд В. В. Соч., т. II, ч. 1. М., 1963, с. 663). Подобное можно сказать и в отношении древнегрузинских литературных памятников.