– Не обижай Алешку, – просила она Любашу и без паузы, тем же тоном – брату: – Прекрати фокусы! Налейте крепкого, Варя! – сказала она, отодвигая от себя недопитую чашку чая. Клим подозревал, что все это говорится ею без нужды и что она, должно быть, очень избалована, капризна, зла. Сидя рядом с ним, заглядывая в лицо его, она спрашивала:
– Объясните мне, серьезный человек, как это: вот я девушка из буржуазной семьи, живу я сытно и вообще – не плохо, а все-таки хочу, чтоб эта неплохая жизнь полетела к чорту. Почему?
– Вероятно, это у вас от ума и временное, – не очень любезно ответил Клим, догадываясь, что она хочет начать «интересный разговор».
– Нет, умом я не богата, – сказала она, играя чайной ложкой. – Это – от сердца, я думаю. Что делать?
Она сердила Самгина, мешая ему наблюдать, как ее брат забавляет Варвару и Любашу фокусами. Взглянув на нее через очки, он предложил:
– Устройтесь так, чтоб вас посадили в тюрьму на несколько месяцев.
– Вы думаете – это меня вылечит?
– Наверное, поможет правильно оценить удобства буржуазного быта.
Улыбаясь, она спросила:
– Вы, кажется, не очень высокого мнения о людях?
– Да, не очень, – искренно ответил Самгин, привстав и следя за руками Алексея; подняв руки, тот говорил:
– Как видит почтеннейшая публика, здесь нет чудес, а только ловкость рук, с чем согласна и наука. Итак: на пиджаке моем по три пуговицы с каждой стороны. Эйн!
Он запахнул пиджак, но тотчас же крикнул:
– Цвей! – распахнул его, и на одной стороне оказалось две пуговицы, на другой – четыре. – Это я сам придумал, – похвастался он.
– Алеша, как это делается? – ребячливо и умоляюще кричала Любаша, а Варвара, дергая рукав пиджака, требовала:
– Покажите подкладку!
Татьяна пересела к пианино и, передразнивая кого-то, начала петь сдавленным голосом:
Пошлые слова удачно дополнял пошленький мотив: Любаша, захлебываясь, хохотала над Варварой, которая досадливо пыталась и не могла открыть портсигар, тогда как Гогин открывал его легким прикосновением мизинца. Затем он положил портсигар на плечо себе, двинул плечом, – портсигар соскользнул в карман пиджака. Тогда взбил волосы, сделал свирепое лицо, подошел к сестре:
– Играй «Маскотту». Эй, хор!
Он запел приятным голосом:
– мрачно подтвердил хор и тотчас же весело запел:
Следующий куплет Гогин пел один:
– Дурак! – крикнула Татьяна, ударив его по голове тетрадкой нот, а он схватил ее и с неожиданной силой, как-то привычно, посадил на плечо себе. Девицы стали отнимать подругу, началась возня, а Самгин, давно поняв, что он лишний в этой компании, незаметно ушел.
Сероватый туман стоял над городом, украшая его инеем, ветви деревьев и провода телеграфа были мохнаты.
Холод сердито щипал лицо. Самгин шел и думал, что, когда Варвара станет его любовницей, для нее наступят не сладкие дни. Да. Она, вероятно, все уже испытала с Маракуевым или с каким-нибудь актером, и это лишило ее права играть роль невинной, влюбленной девочки. Но так как она все-таки играет эту роль, то и будет наказана.
«И нечего медлить, глупо церемониться», – решил он.
А через два-три дня он с удивлением и удовольствием чувствовал, что он весь сосредоточен на одном, совершенно определенном желании. Сравнивая свои чувствования с теми, которые влекли его к Лидии, он находил, что тогда инстинкт наивно и стыдливо рядился в романтические мечты и надежды на что-то необыкновенное, а теперь ничего подобного нет, а есть только вполне свободное и разумное желание овладеть девицей, которая сама хочет этого. Уверенность в том, что он действует свободно, настраивала его все более упрямо, он подстерегал Варвару, как охотник лису, и уже не однажды внушал себе:
«Сегодня».
Но каждый раз что-нибудь мешало ему, и каждая неудача, все более усиливая его злое отношение к Варваре, крепче связывала его с нею, он ясно сознавал это. Не удавалось застать Варвару одну, а позвать ее к себе не решался. Варвара никогда не бывала у него. Приходя к ней, он заставал Гогиных, – брат и сестра всегда являлись вместе; заставал мрачного Гусарова, который огорченно беспокоился о том, что «Манифест» социал-демократической партии не только не объединяет марксистов с народниками, а еще дальше отводит их друг от друга.
– И к чему, при нашей бедности, эти принципиальные нежности? – бормотал он, выкатывая глаза то на Варвару, то на Татьяну, которая не замечала его. А с Гогиным Гусаров был на ты, но слушал его дурашливые речи внимательно, как ученик.
– Не сердись, все – в порядке! – говорил ему Алексей, подмигивая. – Марксисты – народ хитрый, они тебя понимают, они тоже не прочь соединить гневное сердце с расчетливой головой.
Каждая встреча с Гогиным утверждала антипатию Самгина к этому щеголю, к его будничному лицу, его шуточкам, к разглаженным брюкам, к свободе и легкости его движений. Но не без зависти и с досадой Клим должен был признать, что Гогин все-таки человек интересный, он много читал, много знает и владеет своими знаниями так же ловко, как ловко носит свой костюм. Было ясно, что он хорошо осведомлен о революционном движении, хотя сам, наверное, не партийный человек. Трудно представить членом политической, даже игрушечной партии фокусника и почти шута. Но несомненно, что осведомителями жандармов должны служить люди именно такого типа, – всё знающие и способные ловко скрывать истинные убеждения свои за обилием знаний.
Самгин слышал, что Алексей говорит одинаково одобрительно о марксистах и народниках, а утешая Гусарова, любившего огорчаться, сказал:
– Либералы тоже должны будут состряпать партийку, хотя бы для ради воспитания блудных и укрощения строптивых детишек своих. Все идет как следует, не рычи!
И, наконец, Клима несколько задевало то, что, относясь к нему вообще внимательно, Гогин, однако, не обнаруживал попыток к сближению с ним. А к Любаше и Варваре он относился, как ребенок, у которого слишком много игрушек и он плохо отличает одну от другой. Варвара явно кокетничала с ним, и Самгин находил, что в этом она заходит слишком далеко.
Татьяна, назойливая, точно осенняя муха, допрашивала:
– Вы как относитесь к декадентам? Запоздалый перевод с французского и эпатаж – только? А вам не кажется, что интерес к Верлену и Верхарну – одинаково силен и – это странно?
Самгин чувствовал, что эта большеглазая девица не верит ему, испытывает его. Непонятно было ее отношение к сводному брату; слишком часто и тревожно останавливались неприятные глаза Татьяны на лице Алексея, – так следит жена за мужем с больным сердцем или склонным к неожиданным поступкам, так наблюдают за человеком, которого хотят, но не могут понять.
Однажды, когда Варвара провожала Самгина, он, раздраженный тем, что его провожают весело, обнял ее шею, запрокинул другой рукою голову ее и крепко, озлобленно поцеловал в губы. Она, задыхаясь, отшатнулась, взглянула на него, закусив губу, и на глазах ее как будто выступили слезы. Самгин вышел на улицу в настроении человека, которому удалась маленькая месть и который честно предупредил врага о том, что его ждет.
Через несколько дней он снова пришел к Варваре, но не застал ее дома; в столовой сидели Гогины и Любаша.
– Вот еще о ком забыли мы! – вскричала Любаша и быстрым говорком рассказала Климу: у Лютова будет вечеринка с музыкой, танцами, с участием литераторов, возможно, что приедет сама Ермолова.
– Алина будет, вообще – замечательно! Желающие костюмируются, билеты не дешевле пяти рублей, а дороже – хоть до тысячи; сколько можешь продать?