Винитарий задумался. Константин Германик, проявляя такт, не осмеливался мешать ему.
– Наш епископ и праведник Вульфила сказал по этому поводу горестные слова, – подытожил рассказ о врагах королевства Наместник. – «Бог попускает, и множество вооруженных подступает».
– Я слышал о Вульфиле, – не подумав, произнес трибун и в растерянности замолк. Имя это упомянул Эллий Аттик во время краткосрочной беседы по дороге во дворец. Однако кто такой Вульфила, толком не пояснил.
– Ты знаком с трудами нашего великого праведника и проповедника Вульфилы?! – явно обрадовался Наместник. – Что же ты молчал? Давай немедленно перейдем из этого строгого и суетного зала, увы, преисполненного подозрениями и даже злобой, в кроткий мир моей маленькой часовни. Я покажу тебе Codex Argenteus, перевод Священного Писания на готский язык, написанный на пурпурном пергаменте серебром и золотом. Рукопись столь красивую и изысканную, что ее совершенство вполне соответствует высокому духовному смыслу.
Винитарий снова покинул свой трон и настойчиво увлек за собою Германика по направлению к небольшой неприметной двери в углу колонной залы.
При этом он успел поведать, что «ваш великий император Константин, в конце земного пути все же оценивший труды нашего Ария и вернувший его из ссылки, успел еще при жизни заказать писцам пятьдесят великолепных экземпляров Священного Писания, желая донести Слово Господа во все уголки Римской империи. Это, безусловно, вместе с другими воистину благочестивыми деяниями возвышает Константина, позволяя говорить о его святом призвании».
Трибун затосковал. Вместо увлекательнейшей беседы о возможности перевооружения тяжелых готских латников, оснащения их мобильных отрядов наибольшим количеством метательных копий ему предлагали богословский диспут, в котором он, безусловно, был не так силен.
Именно в этот момент, краем глаза опытный Константин Германик заметил, что из ряда дотоле неподвижных охранников у дальней стены один внезапно шагнул вперед и стремительно направился к ним.
– Наместник! – предупредительно вскричал Германик, положив руку на рукоять меча.
Винитарий недоуменно посмотрел на гостя, затем оглянулся.
– А-а! – сказал он, разглядев латника. – Это же Ульрика. Сестра моя сводная. Не тревожься, храбрый римлянин. Это невинное создание не причинит тебе зла.
Тут только Константин Германик с изумлением убедился, что к ним приблизилась амазонка, облаченная в тяжелый железный панцирь. Тяжелый даже для гвардейца! Поэтому, если бы Винитарий не назвал бойца Ульрикой, трибуну пришлось бы долго присматриваться, чтобы убедиться, что перед ним действительно молодая женщина.
Еще бы! Лицо «невинного создания» скрывал громоздкий римский шлем со стальным гребнем, упиравшимся в широкий налобник, нависший прямо над бровями. Мощные бронзовые пластины наглухо закрывали щеки, длинная стальная полоска защищала нос. Вдобавок под подбородком Ульрика туго повязала просмоленные тесемки, намертво удерживавшие шлем на голове. Грубая тесьма безобразно и безжалостно впилась узлами в скулы, при каждом движении немилосердно ерзая по белой шее.
Амазонка-Ульрика запросто кивнула Константину Германику и что-то горячо зашептала на ухо Наместнику.
– Ну, что же ты, право! Нашла время! – отвечал тот недовольно. Но, очевидно, подчиняясь капризу «невинного создания», обратился к трибуну:
– Дело в том, что Ульрика прослышала о твоем боевом псе. Дежурный офицер расстарался. Где это явление апокалипсиса? Покажи его сестре скорее, прошу тебя. А после этого отправимся наконец в мою часовню-библиотеку, чтобы насладиться мудростью совершенных!
Трибун понял, что спасен.
– Цербер, мой грозный товарищ, ожидает военного смотра за дверьми твоего зала, – мигом отрапортовал он. – Кстати, с ним – мой слуга, правильный грек, мечтающий познать учение епископа Ария и насладиться совершенством трудов Вульфилы. Вполне возможно для того, чтобы передать его благодатные слова людям наиболее выразительно, коль грек знает много наречий, вплоть до языка царства Мероэ, что в долине далекого Нила.