Выбрать главу

   Вспоминая собственное детство, Николай Васильевич посоветовал Игорю семью строить трудовую, чтобы у каждого были свои посильные обязанности и дети, таким образом, и к труду будут естественно привыкать, и на улице не будут болтаться без дела целыми днями, как другие.

   И вот, в последствии, Николаю Васильевичу всё время казалось, что именно эти его последние слова были взяты этими доморощенными родителями на вооружение для оправдания своих сугубо эгоистических целей. Ребята попали просто в кабалу.

   Зашёл как-то однажды к ним Николай Васильевич и застал, как Татьяна просто орёт на Олю. Та съёжилась вся и судорожно всхлипывает. Николай Васильевич опустился рядом с Олей на колени, обнял её и стал успокаивать, как мог. А её бил нервный озноб, и она вспотела вся от возбуждения. До такого состояния ребёнка нужно было довести.

   Оказалось, что мачеха отчитывала семилетнюю девочку за то, что та как-то не так моет посуду. И это, вместо того, чтобы просто показать ей, если надо, ещё раз и ещё раз объяснить. Николай Васильевич сразу вспомнил, что их собственный сын частенько сам просил разрешения помыть посуду, но он был мал ростом и только в десять лет стали ему разрешать мыть, правда, сначала только чайную посуду. Но ему так нравилось дрызгаться в воде и смывать всё ненужное до кристального блеска. К тому же, Соболевы так обставили всё, что это очень важная помощь всем им, что это его доля домашнего труда, в котором они были заняты сами всегда.

   В этой же семье, так уж повелось, так они всё установили, что, в основном, работали дети. И к ним, как не приди, всё Татьяна сидит на стуле или диване, а дети вокруг неё вьются волчками: кто с метлой, кто с посудой, кто с утюгом. При этом, на улице, вместе с другими детьми, они появлялись крайне редко. Этот-то факт и стал настораживать и других соседей вокруг. Пошли всякие толки. Кто-то, видимо, пожаловался в опекунский совет. Приехали инспектора и довольно долго беседовали и с детьми, и с приёмными родителями. Люди вокруг наблюдали и ждали определённых перемен.

   Но кончилось всё, как обычно у нас кончается, ничем. И снова слухи и "деревенское радио" донесли, что инспектора были те, которым давалась, в своё время, взятка за установление опекунства и, следовательно, дело решилось так же и в этот раз. Во вторых, Игорь настойчиво делал упор на то, что пытается воспитать трудолюбивых граждан, а не лентяев и бездельников. Это был главный козырь в его доводах, взятый из советов Николая Васильевича. И он положительно влиял на инспектирующих.

   Правда, после этого случая, дети стали появляться на улице почти каждый день, но не на долго: на 30 - 40 минут.

   Время шло. Дети ходили в школу, и это несколько разнообразило их жизнь. В летние каникулы Николай Васильевич старался их фотографировать, во время их гуляния. Сделать это было не трудно. Стоило ему появиться с фотоаппаратом среди играющей ребятни, как его тут же все окружали дружной толпой и отпускали только, когда он их всех "перещёлкает" или, как они все любили говорить: "сфоткает". Они все с большим удовольствием позировали ему, и Оля иногда это делала тоже с большим желанием. Но иногда она отказывалась и сразу убегала домой. И случалось это, когда Николай Васильевич успевал замечать на её лице следы побоев.

   И как-то так получилось, что невольно эта девочка вошла в его сознание, как мученица. Особенно его покоряло в ней то, как стойко она переносила всё. При этом, она ведь была на редкость симпатичным ребёнком. С её детского личика можно было писать портрет ангела. Вот только на фотографиях она всегда выходила не просто грустной, а устремлённой в какую-то неведомую грустную даль. Даже, когда Николай Васильевич пытался её заставить улыбнуться, улыбка получалась такой, что слёзы сами напрашивались - едва удавалось их сдерживать.

   В то же время, пожив в местных краях изрядное количество лет, Николай Васильевич невольно изучал обычаи и повадки местного населения. Изучал их нравы и, так уж получалось, что Татьяна с Игорем были обычными, среднестатистическими, мужиком и бабой местного деревенского разлива, воспитания и, осторожно говоря, образования. Все основные понятия их крутились вокруг добычи средств существования, т.е. работы, собственного хозяйства и того, где чего можно добыть. Так что, требовать с них какое-то утончённое понимание психики детей не приходилось.

   Поскольку мальчики работали в основном с Игорем и под его руководством, то они как-то быстро адаптировались и привыкли к такому образу жизни. Игорь в работе постоянно всем руководил, указывал и подсказывал, что и как делать. К тому же, в самых сложных местах работы он действовал сам и служил как бы примером. Мальчики, естественно, тянулись за ним.

   С Оленькой всё складывалось не так удачно. Во-первых, всё-таки она была девочка, и, как потом выяснится, с художественным типом психики. Это выяснилось в школе, где ей даже посоветовали посещать кружок рисования. Обычно люди этого типа в жизни ведут себя иначе. Они не поддаются солдатской муштре, как те же мальчики. Но именно это и пыталась к ней применять Татьяна. Во-вторых, как после выяснится, Татьяна и Ольга по гороскопу совершенно не совместимы, что в контакте двух женских натур просто недопустимо. Взаимовозбуждая ненависть друг к другу они могут не только рукоприкладством заниматься, но может дойти и до убийства, причины которого потом никто не сможет объяснить.

   И ещё, действовала Татьяна совсем не так, как Игорь. Она приходила на кухню, садилась поудобнее и наблюдала за тем, как Оля управлялась с посудой. Татьяне даже в голову не могло прийти, что одно присутствие её уже действовало на Олю возбуждающе. У неё начинали дрожать руки, и все движения становились неловкими. Отсюда и падение посуды и даже непредвиденный бой последней, за которым следовал истеричный крик мачехи. Если учесть, что вообще, по-жизни, голос у Татьяны был довольно противный, как буксующая лебёдка, то все назидания в её исполнении превращались для любого человека в невыносимую пытку.

   Оленька стояла, как потерянная в глухом лесу. В её милой головке всё в это время перемешивалось в единый хаос, и она могла сделать, что угодно. Как этот ребёнок сдерживал себя, даже трудно было представить.