Выбрать главу

Бабушка Камия готовила щипс из зайчатины — такой вкусный и

ароматный, что мы, внуки, не в силах сдержать аппетит, заранее усаживались за анэ — невысокий круглый стол, когда на нем еще ничего не было.

Бабушка перед каждым внуком прямо на анэ шлепала по одному бэлягь (деревянная лопата для заместа пастэ и ее раздачи) мамалыги — пастэ, а посередине ставила общую тарелку с щипс. Отщипнуть пастэ, макнуть в щипс — и в рот! Надо торопиться: братишки и сестренки тоже торопятся.

Мясо клалось отдельно каждому — на его долю пастэ.

Заяц был весь распределен между членами семьи, в соответствии с их возрастом и рангом. Когда мне впервые досталась заячья голова, все смеялись надо мной. Я возился с ней долго, изучая ее анатомию. Но зато потом оказался в полном выигрыше. Уже все братики обглодали доставшиеся ребрышки, а я все добывал и добывал из заячьей головы съедобные кусочки и, наконец, добирался до мозгов.

Потом, правда, братишки потребовали у бабушки пустить голову по кругу — чтобы каждый по очереди ее получал, а не я один. Тогда я понял, что мяса дают нам мало. Однако никто из тех, кому доставалась голова, не мог с ней справиться, ибо не было знаний по анатомии заячьей головы, добытых мной упорным трудом. Поэтому вскоре голова вернулась ко мне.

Бывали и конфликты в нашем большом семействе. Возникали они по горизонтали, т. е. между нами, детьми, и, если обострялись, то разрешение находили по вертикали, у старших. Как‑то моя сестра, Чупа, которая была ближе всех к бабушке, «заложила» меня ей: я с двоюродной сестренкой Юлькой, с которой был очень дружен, лазил в курятник соседей и таскал оттуда яйца, которые мы потом пекли в костре. Лазил в курятник я, а Юлька снаружи принимала яйца. Таким образом основная часть вины ложилась на меня. Дело усугублялось тем, что по этому поводу дедушка уже строго со мной говорил. Он рекомендовал пользоваться нашим курятником и категорически запретил лазить в соседний. Но в нашем все яйца тщательно собирали тети.

И в тот раз как и в этот донесла бабушке Чупа. Сколько же можно? За обедом я узнал о доносе (тетя Минхан, раскладывая наши порции мамалыги, сказала, что такого вора, как я, и не стоит кормить). Я скатал большой комок мамалыги и пульнул в лицо сестре. Я же не знал, что попаду прямо в глаз. Отчаянный крик сестры выз

вал настоящую панику среди взрослых. Юлька вовремя шепнула мне, что надо воспользоваться суматохой и смыться. Надо было уйти в добровольное изгнание к кому‑то из родственников. Убегал я в таких случаях к дедушкиной сестре. Я любил ее внука Нальбия и его тетю. На следующий день Нальбий отправлялся в разведку и узнавал обстановку. Если все шло обычным порядком, я появлялся, чтобы попасться на глаза одной из тетушек. Если она говорила: «вчера тебе показали бы как не слушаться», то это значило, что пронесло. Если же говорили: «Ты хочешь, чтобы тебя прибили», то это означало, что надо еще сутки продлить свое добровольное изгнание.

Вечер. После ужина к дедушке Калятчерию, как обычно, начинают идти и идти аульские старики. Они рассказывают друг другу, чем занимались целый день, делая акцент на всяких тонкостях и неожиданностях, с которыми столкнулись. Эти тонкости и неожиданности становятся предметом общего разбирательства. Часто обращаются к моему дедушке Калятчерию. Он обычно молчит; но он же ставит последнюю точку в любом споре, касающемся крестьянского дела.

Много курят… Мы, дети, каждый со своей скамеечкой, занимаем свои углы. Все уже поговорили о делах, и скоро придет дедушка Махьиль и будет продолжать рассказывать сказку, которую он рассказывает уже целую неделю. Наверное, и многосерийные фильмы появились после его сказок.

Дверь в общую — точнее, женскую комнату — тоже открыта: и там слушают сказку.

Мы, дети, каждый раз засыпаем, не дослушав до конца. Взрослые выносят нас, укладывают на ночь, а сами занимают наши места.

На следующий день мы гурьбой ходим за тетей Миной, чтобы она рассказала то, что мы проспали. А вечером придет дедушка Махьиль, продолжит захватывающую сказку — эпос о героических приключениях Чэчана — сына Чэчана.

В этих воспоминаниях я настолько отхожу от реальности, что, не возвращаясь к ней, легко ухожу в сновидения. Почти каждый вечер я сначала раздваивался между жизнью у тети и мечтами — воспоминаниями о моей жизни у дедушки, а мечты — воспоминания переходил и в сон…

Когда наступили долгие зимние вечера, мы втроем часто ходили на посиделки к соседям. Наиболее интересными были посидел

ки у Тэтэу — единственного не очень старого мужчины в нашей округе. Туда же приходили его друг Хьатит и соседки, многие с детьми. Наличие двух мужчин придавало этим посиделкам значимость и некую фундаментальность.