Я стоял в степи, отделяющей бывшую хату тети Сасы от переправы. И чувствовал, как возвращалось то время — сороковые годы. Как много изменилось с тех пор!
После войны вместо лодочной была устроена паромная переправа. Она сокращала дорогу из Бжедугии в Чемгую, из Майкопа в
Краснодар; позволяла она пользоваться всему аулу и выпасами, и лесом.
Кто хоть немного путешествовал по нашей стране, согласится, что паром у нас не только средство передвижения. Паром — это самостоятельная единица в социокультурном пространстве. У всех путников, подходивших к парому возникал особый настрой не только из‑за предстоящей смены сухопутного передвижения водным, но, и, как правило, из‑за случавшихся встреч. В те времена, о которых я вспоминаю, подъезды к переправам были не благоустроены и потому настораживали. Паром настораживал и неожиданностью встреч и расставаний. Всем этим паромная переправа выделялась ярким событием в том путешествии, в котором она оказывалась.
Последний раз я находился здесь, на пароме, в 1959 году. Был конец августа. Луна, поднявшаяся со стороны Белой из‑за леса, наложила на весь ландшафт печать тишины, спокойствия и умиротворенности. Паром был заполнен гужевым транспортом и людьми. И лошади, и люди, уставшие за день, отдались очарованию этой волшебной ночи, которую для них открыла именно переправа. Со-, стояние умиротворенности усиливали по особому мягкие всплески воды о борт парома. Люди старались не говорить, а если и говорили, то вполголоса. Их внимание было полностью оторвано от всех событий прошедшего дня и приковано к загадке единения земной и космической красоты, предлагаемой такой ночью. Эту загадку не хочется решать, но хочется созерцать.
Недавно местный бизнесмен, участвуя в выборной кампании и желая завоевать голоса избирателей, построил здесь великолепный мост на металлических фермах. Если б мост этот был в те еще или хотя бы послевоенные времена!.. Но мост был тогда недосягаемой мечтой. Сейчас, когда Краснодарское водохранилище соединилось с Тщикским, а лес Курго выкорчеван, мост этот не имеет уже такого транспортного и хозяйственного значения.
Река Белая уже не течет по старому своему руслу. Странно видеть, как бывшее русло зарастает ивняком…
Моих адамиевских тетушек уже давно нет в живых.
С Зауром была у меня в жизни еще одна встреча. В пятьдесят девятом году приехал я сюда, в РТС, на преддипломную практику. Решил остановиться у тетушки Гошавнай. Еще в калитке Заур узнал меня, приковылял и так обнял своими руками — клешнями, что перехватило дыхание. Тогда он уже не воевал со взрослыми, и это изме — нило в нем многое. Вместо ухмылки бесенка на его лице появлялась виновато — глуповатая ухмылка. На Зауре лежали заботы и о скотине, и по заготовке дров.
Через десять лет, год проработав в Москве, я вернулся в Краснодар, и мама рассказала об одном эпизоде, связанном с Зауром.
Было это в конце шестидесятых годов. Мама оказалась в гостях у тетушки Гошавнай. Вечером к ним пришел возбужденный и сердитый сосед. Он, колхозный шофер, вывозил строительный лес из горно — лесного массива. Была там колония для умственно недоразвитых, мобилизованная на погрузку леса. Среди ее работников оказался Заур. Он сразу узнал шофера — соседа по бабушкиному дому, с радостью «расспрашивал» его о всех родственниках — бабушке, матери, дяде, племянниках… Он издавал звуки, которыми обозначал каждого из них. Встреча потрясла соседа, и он явился к тетушке Гошавнай выразить возмущение тем, что нормального человека отдали в такую колонию. Тетушка Гошавнай проплакала всю ночь, готовя передачу для Заура: сосед назавтра снова отправлялся туда за лесом.
Большего, чем передать гостинцы, она не могла тогда сделать для Заура. Мать его была далеко, имела свою семью* а в той, в которой доживала свой век тетушка, уже второе поколение свило крепкое свое гнездо. Оно и слышать не хотело о Зауре: поводом для отправки его в колонию и послужило то, что он позорил их своими безобразиями, когда напивался. А поили его аульские лоботрясы часто, чтобы поразвлечься.
С детства этот маленький урод юродствовал и безумствовал, протестуя против взрослых, не признававших в нем полноценного человека. Повзрослев, он стал протестовать, напиваясь. Уродство и поступки подтверждали заключения взрослых о его дебильности. И круг замыкался, выталкивая его в мусорную яму жизни. Он так и не смог вырваться из этого круга, из этой ямы. К краю этой ямы жизнь подводила не раз и меня, из‑за чего не мог я подать ему руку вовремя.