Была тёмная, немного вьюжная ночь. Вышли ночью, чтобы не заметили люди. Всякому показалось бы странным, куда и зачем отправляются путники по такому ненадёжному льду. Лёд был ненадёжен. Кое-где змеились по нему коварные трещины. Иногда поднималась поверху вода. Рыбаки знали, что русский, которого они согласились вести к пароходу по шхерам, борется против царя. Финны ненавидели царя. Если русский против царя, они сделают для него всё, что надо.
Путники молча шли, нащупывая длинными шестами дорогу. Тихо шли. Шаг, ещё шаг. Колючий снег резал щёки. Ветер усилился. Вздымал тучами снег. С моря долетали гудки. Там пароходы пробивались сквозь снежную вьюгу и мглу.
"Спасибо рыбакам, в такую непогожую ночь взялись меня проводить, думал Владимир Ильич. - Спасибо, товарищи".
Он не знал, как рискованно, почти невозможно было идти в эту непогожую ночь. Шагал, проверял на ощупь дорогу шестом, старался не упускать из виду рыбаков впереди. Вдруг... лёд пошатнулся. Раздался треск, будто выстрел. Льдина накренилась и плавно стала уходить из-под ног. Из трещины хлынула вода. Шест Владимира Ильича шарил, дна не было. Конец. Всё.
Он не помнил точно, как удалось ему выбраться. Кто-то протянул руку. Он схватился, прыгнул.
Проводники хлопали его по спине, говорили по-фински.
И по немецки:
- Геноссе, геноссе, товарищ.
Они радовались. Как они радовались, что русский гэноссе, товарищ, который борется против царя за народную долю, не утонул подо льдом!
Владимир Ильич добрался до острова. Шведский пароход его захватил и доставил в Стокгольм. Там Владимир Ильич дождался Надежду Константиновну.
И вот они снова в Женеве. Снова чужбина.
Неприглядна была Женева в тот декабрьский день, когда Владимир Ильич со своим верным другом, родной и любимой Надюшей, очутились там после революционной России.
Зима, а снега нет. Только ветер, резкий и жёсткий, несёт вдоль тротуаров холодную пыль.
Женевцы попрятались по домам. Не видно людей на улицах. Одиноко, неприютно в Женеве.
СВИДАНИЕ В СТОКГОЛЬМЕ
Владимир Ильич вышел из библиотеки. В каких только библиотеках не приходилось ему работать! В мюнхенской, женевской, цюрихской, и лондонской, и парижской, и копенгагенской! Теперь вот в этой, стокгольмской. Шёл 1910 год, и опять Владимир Ильич в столице Швеции - Стокгольме. Он жил во Франции, а сюда приехал на время. По особому, совершенно особому поводу.
Быстрый и радостный, он шагал осенними стокгольмскими улицами.
Куда же он шёл? Предстояло выступить с докладом в шведском Народном доме. Он шёл на доклад. Десятки раз приходилось Владимиру Ильичу делать доклады в самых различных городах перед рабочими и членами партии. Отчего же он сегодня так весел? Он кидал вокруг дружелюбные взгляды, всматриваясь на ходу в чужую, шведскую жизнь. Негромкий, чистый и прибранный город, с кривыми узкими улицами. Королевские дворцы, мосты через каналы, скверы, клумбы, стаи галок вокруг колоколен, медлительные экипажи на площадях - всё это Владимиру Ильичу давно знакомо. А сегодня вызывало улыбку.
Он увидел продавщицу цветов. Корзина красных, жёлтых и розовых роз стояла у ног молоденькой девушки.
- Пожалуйста, вот эти красные розы. Мерси. Благодарю вас.
Владимир Ильич шёл на партийный доклад с цветами. Не странно ли?
Однако вот и Народный дом. Сегодня здесь, в одной из комнат, собрались русские большевики-эмигранты.
- Ленин! Ленин! - встретили Владимира Ильича дружные возгласы.
Его обступили, жали руку. Это были политические эмигранты из России. Все знали Ленина. По книгам и статьям. По большевистским газетам: сначала "Искра", потом "Вперёд", "Новая жизнь", "Пролетарий". Знали по съездам партии.
В глубине комнаты сидели две женщины. Одна совсем пожилая. На ней было чёрное платье с глухим воротничком и кружевная наколка на белых, совершенно белых как снег волосах. Черты лица её были тонки. Она вся помолодела и оживилась, когда раздались одобрительные возгласы:
- Ленин!
Рядом с ней молодая, темноглазая, чуть скуластая, строгая. Она тоже расцвела при появлении Ленина. Владимир Ильич к ним подошёл, положил на колени старой женщины розы.
- Мама и сестра приехали из России меня навестить, - просто объяснил он окружающим.
- Спасибо, что приехали, - сказал матери один большевик. - Вы можете гордиться таким сыном.
А Ленин стал за небольшой, вместо кафедры, столик и начал доклад. Необычный доклад. Впервые его слушала мать. Он говорил товарищам, большевикам. И матери, маме. Мать была другом своих детей. А ведь все её дети были революционерами. Она навещала их в тюрьмах. Носила передачи. Когда в 1895 году Владимира Ильича заключили в тюрьму, мама приехала в Петербург. "Мамочка, помню, как ты глядела на меня через решётку. Губы дрожали у тебя, а ты улыбалась".
Владимир Ильич говорил в своём докладе о положении в партии. О том, что надо бороться со всеми неверными течениями.
Революция 1905 года потерпела поражение, но надо не падать духом. Надо смело идти вперёд. Одна у нас дорога... Владимир Ильич говорил о дороге революционной борьбы.
После доклада опять его окружили. Насилу Владимир Ильич выбрался из Народного дома.
Был вечер. Из окон домов лился мягкий свет, оранжевый и голубой от абажуров. Тянуло морской прохладой из порта. Где-то звучала музыка.
Мама и Маняша ждали Владимира Ильича на улице.
- Мама, Маняша, как я рад, что вы здесь! - воскликнул он.
Ему хотелось услышать, что думает мать о сегодняшнем вечере. Вспомнилось Владимиру Ильичу детство и мама из его счастливого детства. Она всегда была непоспешна. Ровна. Справедлива. За всю жизнь Владимир Ильич не знал ни единого случая, когда в чём-нибудь не согласился бы с матерью.
- Ты знаешь, Володя, - сказала она, - я читала многие твои книги и статьи и очень ценю твой ум и твои задачи. А сегодня я убедилась, как горячо тебя любят люди.
Десять дней прожили в Стокгольме Мария Александровна и Маняша. Владимир Ильич приехал из Парижа увидеться с ними. Быстро промелькнули дни!
Русский пароход уходил из Стокгольма утром. Осень сумрачно надвинулась на город, завесила плотными тучами небо. Ветер срывал листья с деревьев. Беспорядочно гнал по заливу мелкие волны. Лодки громко плюхали днищами по воде. Было неспокойно, нерадостно.
Владимир Ильич обнял мать.
Они мало говорили. У Владимира Ильича сердце разрывалось от горечи, когда мать, обняв его ещё и ещё, пошла по трапу на пароход. И всё оборачивалась и махала платком. Пароход довольно долго стоял, а Владимир Ильич не мог туда подняться. На пароходе - русская территория, русские законы. Только Владимир Ильич туда ступит ногой, в тот же миг его арестуют. Мама махала платком. Низкий гудок протяжно разнёсся над заливом. Пронзительно прокричала чайка. Пароход отошёл.
Прощай, мама!
Он больше её не увидел...
В ДЕРЕВНЕ ЛОНЖЮМО
Тысячи русских революционеров-эмигрантов жили во Франции. Владимир Ильич тоже жил и работал в Париже. А весной 1911 года они с Надеждой Константиновной выехали на всё лето в деревню Лонжюмо.
Лонжюмо недалеко от Парижа, километрах в пятнадцати. Длинная улица протянулась больше чем на километр вдоль деревни. Ночами по улице тарахтели колёса возов, крестьяне везли на парижский рынок продукты.
Дома в Лонжюмо были каменные, невзрачные, насквозь прокопчённые. Копоть валила из трубы небольшого кожевенного заводика. Даже листья и трава были от копоти тусклые и скучные в этой деревне. Правда, вокруг зеленели поля. Но Владимир Ильич с Надеждой Константиновной приехали сюда не для отдыха. Напротив, для трудной работы.
Был ранний час. На дворе во всё горло запел петух. Владимир Ильич проснулся. Комната была тёмной и сырой даже в это яркое летнее утро. Казалось, и солнце ещё не взошло - так было сумрачно в комнате.
Между тем Надежда Константиновна уже несла завтрак, состряпанный на керосинке.