Чутье политического Шерлока Холмса и усидчивость серьезного ученого помогли М. Фатреллу добиться успеха, когда он пошел по следу Ганецкого-Фюрстенберга.
Фатрелл не приводит текста письма, направленного Лениным в ЦК РСДРП(б) в защиту Ганецкого «в ноябре, не позднее 29 (12 декабря н. с), 1917 г.», т. е. всего недель пять спустя после захвата власти большевиками. Центральный Комитет, в отсутствии Ленина, решил не назначать Ганецкого представителем партии в Стокгольм. «Значит, отменили предыдущее решение ЦК», — пишет Ленин, называя доводы против Ганецкого «буржуазными сплетнями». «Пусть сначала кто-либо докажет что худое про Ганецкого, раньше мы не должны смещать его», — требует Ленин, отвечая на доводы оппонентов («Но Ганецкий торговал с Парвусом», — говорят «все»): «Ганецккй зарабатывал хлеб как служащий в торговой фирме, коей акционер был Парвус. Так мне сказал Ганецкий. Это не опровергнуто». «Если поддающиеся сплетне товарищи «взволнованы», «обеспокоены», отчего бы им, — предлагает Ленин, — не… найти свидетелей копенгагенцев? Отчего анонимные обвинители Ганецкого из рядов нашей партии не делают этого?? Такое отношение… — верх несправедливости»{165}. Разумеется, Ленин победил. Ганецкий остался представителем в Стокгольме, а позже, вернувшись в Россию, стал заместителем председателя Госбанка и членом коллегии Наркоминдела и Наркомвнешторга. «В 1937 г. стал жертвой вражеской клеветы, впоследствии реабилитирован», — приглушенно сообщает обычная в таких случаях формула в биографических сведениях о Ганецком{166}.
Письмо Ленина скорее повредило, чем помогло репутации, сложившейся за дореволюционной деятельностью Ганецкого. Оно показывает, что большинству большевистского ЦК «буржуазные сплетни» показались настолько убедительными, что встал вопрос об отзыве Ганецкого из Стокгольма. Ссылка Ленина на слова Ганецкого («Так мне сказал Ганецкий») и отсутствие «опровержения» (с чьей стороны?), конечно, не были приняты в качестве убедительного доказательства ни одним судом с законным делопроизводством.
Фюрстенберг-Ганецкий был арестован в Копенгагене 17 января 1917 г. по обвинению в экспорте термометров, шприцов и других медицинских изделий, бывших тогда дефицитными в Германии и России. Оксфордский исследователь М. Фатрелл получил доступ к судебному делу Фюрстенберга, который, как оказалось, был председателем правления датской Handels-ogEksport-Komppagniet. Оборот компании исчислялся десятками тысяч фунтов стерлингов. Источником львиной доли доходов была контрабанда противозачаточных средств в Германию и Россию. Ганецкий заплатил штраф и был депортирован в Стокгольм, где стал работать агентом Ленина и, возможно, продолжал торговлю.
Распутав настойчивым трудом этот сложный клубок данных о северном подполье, М. Фатрелл пришел к следующему выводу: «Рассматривая предыдущую карьеру Фюрстенберга, трудно себе представить, чтобы он мог посвятить себя финансовым операциям ради иной цели, чем помощь делу революции… Если он и финансировал русских (в отличие от польских) большевиков до весны 1917 г., то это не могло происходить в широком масштабе, так как общая нехватка денег у большевиков до апреля 1917 г. (несмотря на взносы, поступавшие от Кескуэлы) не подлежит сомнению…
Что бы ни было известно Ленину о деятельности Фюрстенберга как директора компании, Ленин ценил его как большевика, и не следует удивляться, что он защищал его перед центральным комитетом».
Тот факт, что Ленин телеграфировал Ганецкому в Стокгольм 1 апреля 1917 г. с просьбой «отложить» две или три тысячи шведских крон, доказывает, что он знал о денежных ресурсах Ганецкого. Нет доказательств, что они происходили из немецкого источника. Что же касается Парвуса и Кескуэлы, то они финансировали деятельность большевиков средствами, вероятно предоставленными Германией.