Устроив семейные дела — молодая сноха теперь помогала его жене по хозяйству — и взяв на себя заботу о маленьком Леонардо (второй сын сера Антонио «жил на вилле и бездельничал»), глава семьи, старый Антонио, смог вновь заключать контракты и играть в триктрак с крестьянами из Анкьяно. А его сын, нетерпеливый сер Пьеро, снял дом во Флоренции, твердо решив с помощью дружественного семейства Медичи и слуг Святейшей нунциаты сделать быструю карьеру и разбогатеть.
Крещение уже в XV веке стало также и официальной церемонией, пышность которой зависела от того, какое положение в обществе занимала семья новорожденного.
Вот почему нотариус Антонио да Винчи пожелал, чтобы на крещении Леонардо было не менее восьми свидетелей, хотя он записал младенца «незаконнорожденным».
О рождении Леонардо сер Антонио да Винчи, по обычаю того времени, записал в «дневнике».
В своем заявлении о доходах от 1457 года сер Антонио включил пятилетнего Леонардо в число близких, «которых он должен прокормить».
Мать Леонардо Катерина стоит в сторонке во время обряда крещения Леонардо. Лючия, бабушка Леонардо, держит его на руках после крещения. Она была крестной матерью Леонардо.
Коршун
Этот поразительный сон, полный пророческого смысла, оставил глубокий след не только в памяти Леонардо, но и в его душе, проник, как бы мы сейчас сказали, в сферу подсознания, и показался ему предзнаменованием судьбы.
Естественно, что Фрейд, находясь под впечатлением своего недавнего открытия, упорно изучал смысл этого сновидения и даже усматривал в нем воплощение древнего египетского мифа о Мут — «матери с головой орла-стервятника», делая вывод, что в обличье коршуна Леонардо явилась несчастная Катерина.
Но коршун и орел-стервятник — две разные птицы. Для Леонардо коршун был птицей родной, привычной, летавшей над Винчи и близлежащими замками в долине между рекой Арно и холмами Альбано. Дядюшка Франческо часто показывал ему на эту птицу с раздвоенным хвостом в так называемом «вращательном полете».
— Видишь ее? — говорил он, ложась рядом с Леонардо на траву, чтобы удобнее было следить за полетом. — Когда ветер, как вот сейчас, дует высоко в небе, коршун тоже парит в вышине; когда же ветер гуляет по равнине, коршун бесстрашно спускается даже ниже башни замка Кассеро. Коршун, он не любит зря махать крыльями, он всегда плывет по свежему ветру…
Маленький Леонардо слушал, наблюдал. Школой ему были поля и луга вокруг Анкьяно, лес, спускавшийся с холмов прямо к домам селения Винчи, учителем — дядюшка Франческо, всего на семнадцать лет старше его. Этот дядя, философ и бездельник, излагал племяннику свою собственную теорию о природе, рожденную из наблюдений и опыта, пронизанную любовью ко всему сущему.
«Рассуждая об явлениях природы, Леонардо стремился познать значение трав», — пишет Вазари.
Дядя Франческо каждый день раскрывал перед Леонардо удивительную мудрость природы. Нередко он вместе с племянником спускался к реке и, глядя на быстротекущие воды, говорил Леонардо, что вот, мол, и жизнь приплывает и утекает. Они гуляли по лесу, и дядя Франческо показывал ему, какие превращения происходят с насекомыми. Он заставлял Леонардо прикоснуться руками к комочкам земли, когда всходили хлеба, сам удивляясь той неведомой силе, которая помогает тоненькому стебельку пробиться сквозь твердую, оледенелую землю. А в разгар лета дядя и племянник наблюдали за муравьями, которые тащили на себе зерна более крупные, чем они сами. Однажды дядя Франческо рассказал ему сказку о тайном договоре между муравьем и зернышком.
— Оставь меня здесь. Я вернусь в родную землю, а через год принесу тебе не одно, а сто зерен, — попросило зерно муравья.
— Ну а муравей?
— Он, Леонардо, так устал тащить зерно, что согласился. Только не очень-то муравей поверил обещанию зернышка. А через год…
— Колос! Зерно превратилось в колос! Верно, дядюшка?!
Чудесная пора детства в полях и лугах между Винчи и Анкьяно, вечера в доме деда, где все ждали субботы и возвращения сера Пьеро, пролетели быстро, но Леонардо запомнились навсегда.
У раскрытой двери одного из домов селения часто стояла женщина и с печальной улыбкой смотрела на Леонардо.
Однажды молодой сер Пьеро сказал отцу:
— Баббо, я снял во Флоренции у Микеле Брандини дом на виа делла Престанца, за дворцом Синьории. С вашего позволения, я увезу во Флоренцию Альбиеру и Леонардо. Мальчику пора учиться.
Сер Антонио молча посмотрел на внука и кивнул. Дядя Франческо улыбнулся мальчугану, чтобы придать ему храбрости. Альбиера спросила:
— Когда ехать?
— В будущем месяце, — ответил сер Пьеро.
Он подошел к Леонардо и, пристально глядя ему в лицо, сказал: — Ты увидишь Флоренцию, мой мальчик, это — целый мир!
Быть может, в ту ночь Леонардо и приснился коршун. Ему казалось, будто он лежит в колыбели маленький, беззащитный; внезапно хищная птица ринулась к нему с высоты и хвостом стала открывать ему рот.
Дядюшка Франческо был единственным настоящим другом маленького Леонардо. Он долгие часы проводил вместе с мальчиком, раскрывая ему тайны природы: свойства трав, привычки животных. Все это дядюшка Франческо знал не умозрительно, а из своих наблюдений и из опыта, передававшихся из поколения в поколение.
В своем трактате о полете птиц Леонардо часто вспоминал о коршуне. Он не только зарисовывал эту птицу, но и говорил о том значении, которое она сыграла в его жизни. Коршун стал для него как бы предвестником судьбы.
Одна из редких встреч матери с сыном в узком переулочке селения Винчи. Катерина, жена Аккаттабриги, вырвалась из своего домашнего «плена», чтобы хоть на миг обнять маленького Леонардо, который недоумевает, кто же эта женщина.
Тем временем в доме деда семья сера Пьеро да Винчи готовится навсегда уехать из Винчи во Флоренцию.
Флоренция
Во Флоренции хлебом насущным для Леонардо стали музыка и грамматика, флейта и латынь.
Последним воспоминанием о Винчи — когда уже спускались на лошади по каменистой, извилистой дороге — был прощальный взгляд дяди Франческо, стоявшего у дверей отчего дома.
Теперь молчание полей сменилось шумом города. Уже на рассвете ремесленники открывали свои лавки, и до заката на улицы выплескивался скрежет металла, удары топоров и кувалд, скрип канатов, шипение кузнечных мехов, рушили старинные дома-башни, и на их месте возводили дворцы.
Тогда Флоренция еще была маленьким городом. Брунеллески только начал строить дворец для богатого торговца Луки Питти по ту сторону реки Арно, на склонах холмов Боболи, а Микелоццо едва успел завершить дворец-крепость для Козимо Медичи.
Город приходил в себя и набирался сил после финансового краха некоторых своих торговых компаний и банков, потерявших многовековую монополию на рынках шелка и шерсти. Многие фабрики не выдержали конкуренции с иностранными компаниями и были закрыты.
Флорентийцы больше не верили в процветание ремесел и торговли. Они предпочитали вкладывать капиталы в более надежные предприятия, прежде всего в недвижимую собственность. Все, кто мог, покупали землю и строили дома. Это требовало не только денег, но и смелых архитектурных решений.