Из газетных объявлений я узнал, что Лундберг написал книгу: Бергсон и Шестов. Отчего Вы мне ничего об этом не говорили? Или сами не знали? Читали Вы ее? Здесь этой книги нет, и я хочу ее выписать из Берлина, но это сопряжено с большими трудностями, так как нужно ждать оказии. Мне бы теперь /…?/ интересно было знать, что он писал. Может быть из его книги ему же сделать статью для французского журнала. Лично мне жаль было бы оставить мысль, которую Вы мне подали, но для скорости
может быть так лучше, если то, что он написал, есть то, что нужно? (Париж, 31.10.1920).
Книги Лундберга, указанной в письме, найти не удалось. По-прежнему Шестов переписывается с детьми и женой:
Видно, все-таки набралось много занятий у вас: весь день отнимают. Но это очень хорошо. Во-первых, все занятия полезные, а во-вторых, они отвлекают от чтения газет. Я и сам теперь газет почти не читаю. Все известия грустные. Так просмотришь — на минутку и бросишь. И тоже стараюсь набрать побольше занятий, чтоб не думать о том, чего изменить нельзя. С Россией уже видно такая история, что только время может изменить ее. Нужно ждать и год, и два, и три, может быть. Конечно, нельзя думать, что Россия не справится, но, очевидно, не теми способами, на которые до сих пор надеялись. И Юденич, и Колчак, и Деникин, — все они хотели сразу вернуться к тому, что было до войны. Вы помните, что было, когда Деникин в Киев пришел! Не удивительно, что ему не удалось. Ведь это тот же большевизм, — только с другой стороны. Нужно надеяться, что явятся в России люди, которые поймут, чего ждет от них народ, и таким людям удастся то, что не удалось Деникину и Врангелю… Конечно, когда много работы, трудно, но, на это не нужно обращать внимания — я ведь всегда это вам говорил. Нужно учиться, а чему научитесь, видно будет: пусть другие считают, что вы сделали. Тем более, что и считать-то можно только по осени, когда, иным словом, все работы окончены. (Дочерям, Женева, 24.11.1920).
Посылаю тебе поздравительное письмо для Тани. Слава Богу, что она теперь с тобой — ты уже наверное ей устроишь так, чтобы день рождения прошел повеселее. И вообще я рад, что ты им всякие развлечения в Париже устраиваешь. Они молодцы — работают хорошо и держатся бодро, всячески заслуживают поощрения. Жаль только, что они так в Гренобль торопятся. Неужели нельзя лишних 5–6 дней побыть в Париже? По-моему — можно и лучше было бы им не торопиться. Пусть посмотрят Париж, от-
дохнут и развлекутся. После будут лучше работать… С глазами у меня лучше, но все же нужно ограничить занятия; это очень неприятно, т. к. ужасная пропасть работы накопилась, и чем дальше, тем ее больше. Усердно прикладываю горячие компрессы — авось, все-таки поможет. (Жене, Женева, 29.12.1920).
День рождения праздновал, как следует: даже сладкий пирог был. Герман и Фаня подарили мне латинскую Библию, пришли письма и даже две телеграммы — словом, все было в порядке. Фаня и борщ сварила и жаркое, и сладкое. Только одно плохо было: не было мамы и вас. И я все думал, что, Бог даст, в будушем году мы уже новый год и ваши рождения и мой вместе встретим. Очень рад был, что вы такую хорошую прогулку сделали. Старайтесь и дельше не пропускать таких случаев. Мама вас очень хорошо обучила — пусть это вам на пользу идет. Тоже очень рад, что вас все больше заинтересовывают предметы, которыми вы занимаетесь. И я уверен, что по мере того, как вы будете овладевать предметами, интерес будет все расти. Вначале, действительно, очень трудно понять, зачем все это, чему учат нас, нужно знать. Но чем больше занимаешься, тем больше раскрывается тайна и смысл знания. И каждый папа, каждый король, каждый исторический деятель — ученый, верующий, поэт — все кажутся живыми и понятными. И тоже интересными становятся и причины, и геометрические фигуры, и какой-нибудь новый зоологический вид. Богатство и неисчерпаемость жизни больше всего видны тем, кто умеет учиться не для диплома или экзамена, а для своей собственной души. Даже и зло и трудности жизни приобретают в наших глазах значение и становятся интересными. И ошибки прежних людей не кажутся ненужными. EsirrtderMensch, solangerstrebt, самому тогда и не стыдно и даже хочется ошибаться и стремиться, стремиться и ошибаться, но не опускать безвольно руки пред величиной, хотя и страшной, загадочной жизни. Главное, нужно помнить, что удачи всегда сменяются неудачами и что цель всегда, даже при удачах, в будущем, т. к. цели даны нам такие,
какие в человеческой жизни неосуществимы. (Дочерям, Женева, 14.02.1921).
Чем кончатся события русские — трудно угадать. Надеяться на многое едва ли можно. Очень уж темен русский народ — трудно ему понять, что ему самому нужно. Конечно, большевиков в России и презирают и ненавидят, но как нужно устроиться, люди не знают. Пожалуй, опять, как когда-то, кончится призванием варягов. Опять, после всех разговоров о том, что Россия скажет миру новое слово, придут поклониться Западу и просить у него помощи. Здесь, хотя все время говорят, что не нужно вмешиваться в русские дела, по-видимому, все же ждут благоприятного момента и, когда Россия прижмется окончательно, кто-нибудь начнет спасать нас. Но, конечно, как и когда-то, так и теперь, Россия свое возьмет и возродится. Все-таки огромный, способный народ, имеющий за собой вековую историю — такое не может погибнуть. (Дочерям, Женева, 12.03.1921).