У Шестова с Мейерсоном установились дружеские отношения, но знакомство с Бергсоном не состоялось, и письма Мейерсона не помогли Анне Елеазаровне найти работу.
10 октября Анна Ел. поехала на месяц в Висбаден отдыхать и лечиться. 28-го Шестов с дочерьми переехал из Кламара в Париж, где они в сентябре нашли квартиру (7 rueSarasate, Paris15). Он пишет Анне Ел. и Ловцким о переезде и о выступлениях в Париже:
Переезд оказался гораздо сложнее, чем можно было думать. И как бывает, к переезду, очень сложному, прибавилась еще целая куча все экстреннейших дел. Прежде всего, когда мы поручили конторе перевезти наши вещи, приехали точно за вещами во вторник, забрали их тогда же, а привезли на квартиру — в четверг. А тут, как нарочно, письмо из Берлина от Сева, что лекция устраивается. Нужно выяснить, будет ли разрешение от консула. Консул ставит препятствия — нужно бегать, добывать «доказательства», что я не хочу /„.?/ въехать навсегда в Германию. Чтобы добыть «доказательство», приходится бегать в народный университет за свидетельствами. А они требуют, чтобы я пошел на их заседание о чествовании Достоевского и что-нибудь прочел им о Достоевском. Пришлось и на заседание пойти и о Достоевском сегодня днем буду читать (статью свою «Пророческий дар»). А потом — экспресс из Италии, нужно им спешно книгу выслать, т. к. они обещали к декабрю доставить перевод. А потом вещи из Швейцарии пришли. И т. д. без конца было. И еще, вдобавок, постричься пришлось. И письма писать: и в Италию, и в Берлин, и еще, и еще. Но все-таки справились. Сейчас уже две ночи ночуем в квартире. Квартира хороша. Но пока нет ни газа, ни электричества. Обедаем мы с Наташей то у Лурье, то у Данила (с участием в расходах). (Жене, [30.10.1921]).
Понемногу начинают съезжаться в Париж люди. Везде концерты, выставки, лекции. Вчера было 1-е празднование Достоевского (народного университета[105]). И я был объявлен в числе участников, но я только посидел за столом, а от разговоров мне удалось уклониться. В будущий вторник уже придется читать — у студентов[106]: я прочту «музыку и призраки»[107]. Там есть немного о Достоевском — и никто этой статьи не читал. Отказать студентам нельзя было. (Ловцким. [31.10.1921]).
Разрешение на поездку в Берлин удалось получить, и Шестов выехал туда 22 ноября, а 23-го читал там лекцию о Достоевском и, вероятно, через неделю вторую лекцию на ту же тему. В Берлине тогда жили Миша, Маня и Саша, с которыми он виделся. В понедельник 28-го они вместе ездили на могилу отца и поручили Саше заказать памятник. В Берлине Шестов вел переговоры с издателями (см. стр.190) и виделся с писателями: Ремизовым, который недавно приехал в Берлин (вероятно, в начале ноября), А.Белым, Зинаидой Венгеровой, Минским и, накануне отъезда, с пианисткой Изабеллой Венгеровой, только что приехавшей из Ковно. О Минском Шестов пишет, что «он всех здесь поражает своей элементарностью. Ничего не понимает». Во время пребывания Шестова в Берлине художник Леонид Пастернак написал его портрет. На нем дата: 1.12.1921. Портрет находится в Оксфорде, в коллекции семьи художника. Портрет был выставлен в Москве, вместе с другими картинами Л.Пастернака, в Третьяковской галерее в марте 1979 г. В Берлине Шестов ходил на чествование артистов Московского Художественного театра и присутствовал на первом собрании Вольной Философской Ассоциации (Вольфила), которая тогда была основана в Берлине. Лундберг описывает это собрание:
(30.10.1921), посвященное памяти Достоевского, в ознаменование 100-летия со дня его рождения при участии А.Карташева, Н.Кульмана, Д.Мережковского, Л.Шестова, Ж.Патуйе, Н.Чайковского, А.Экк. А.Белый, проф. Ф.А.Браун и А.Шрейдер основали отделение Вольной Философской Ассоциации. Враждебные крики по моему адресу на первом заседании. А.Белый сказал нелепую речь о свободе и прелести разрушения. JI.Шестов отказался участвовать в Ассоциации, если она на первом же заседании не выразит протеста против большевистских насилий. (Лундберг, стр.203).
Лундберг не упоминает об Иванове-Разумнике, который, без сомнения, участвовал в Вольфиле. Шестов был выбран ее почетным председателем, но через несколько месяцев из нее вышел. В Берлине Шестов остановился в центре русского квартала, на Прагерплац (PragerplatzPension, Pragerplatz4а, BerlinW).
В то время русские писатели часто встречались в берлинских кафе. Одна из таких встреч описана Лундбергом в «Записках писателя», другая — Эренбургом в книге «Люди, годы, жизнь»:
Группа русских писателей собралась пить чай и ликеры в нарядном кафе под рестораном Вилли… Начались тосты. Кто пил за литературу, кто за мудрость, кто за свободу. «Против насилия!» — поднял бокал, закусывая от внутренней боли губы, экспатриированный философ. Все стихлй. Ясно было, против кого направлен тост. Помолчали, обнялись, выпили. Только И.Эренбург и я остались в стороне. (Лундберг, стр.209).