После выхода немецкого издания Шестов послал книгу немецким друзьям и получил от них несколько очень сочувственных писем:
Ich habe mich gefreut, dass Ihr schones und wichtiges Buch in wiirdiger Form… erschienen ist. Im Lesen habe ich wieder stark die Verwandschaft mit eigenen Gedankengangen emfunden — insbesodre mit denen einiger Vortrage liber Religion und Philosophic, von denen ich einen eben in Druck gehen lasse; ich werde Ihnen das kleine Buch, in das ich ihn aufgenommen habe, "Uber die Schwelle", (der erster Band meiner "Reden und Schuften") nach Erscheinen zusenden. (ОтБубера, 10.06.1929)[16].
ШестовтотчасжеотвечаетБуберу:
Meinen herzlichen Dank fur Ihr so freundliches Schreiben. Ich freue mich, dass gerabe Sie wie Sie schreiben, beim Lesen meines Buchs "wieder stark die Verwandschaft mit eigenen Gedankengangen empfunden" haben. Das ist doch das teuerste dass ich von Ihnen horen konnte. Selbst /…?/die
Philosophen und Teologen — die meisten sind so feindselig gestimmt, nicht nur gegen das, was ich schreibe, aber auch gegen die Moglichkeit und Zulasigkeit der Fragen, iiber welchen es in meinen Btichern handelt. Desto mehr schatze ich dass ein Mann von einer so tiefen Einsicht wie Sie, in meinem Buch was gefunden hat, was er nicht allein in seinen Wanderungen iiber die noch nicht endgiiltig entdeckten und villeicht nie endgiiltig zu entdeckenden Gebieten mit eigenen Augen gesehen hat. (15.06.1929)[17].
Из других полученных писем приводим еще письмо от Гуссерля и письмо от Шеделина. Гуссерльпишет:
Verehrter Freund und Antipode! Was werden Sie von mir denken, dass ich fur das mir so werte Geschenk Ihres neuen Werkes Auf Hiobs Waage mit keinem Wort reagiere obschon es bereits wer weiss wie lange hier eingegangen ist! Sicherlich nichts Schlimmes, da wir so schnell die Schichte conventioneller Ausserlichkeiten durchstossen haben undzu einem naheren personlichen Connex gekommen sind. Sie wissen, wie ernst ich Ihre versuche, fur sich und fur uns alle eine Gotteswelt zu erschliessen in der man wirklich leben und sterben kann, nehme — obschon Ihre Wege nie meine Wege werden konnen. Aber Gedanken, die so wie es bei den Ihren der Fall ist, als tiefste personliche Notwendigkeiten entspringen, nehme ich nicht minder ernst als die meinen, von denen ich wohl sagen darf, dass sie ebenso fur mich ein absolutes Muss darstel- len. — Das alles sage ich, obleich ich noch keine Seite Ihres Buches lesen konnte, lesen durfte. Ich musste es liegen lassen ebenso wie die mir zum 8.Apr. gewidmetem Schriften. (От Гуссерля, 3.07.1929)[18].
В приведенном письме Гуссерль говорит: «Вы знаете, как серьезно я отношусь к Вашим попыткам найти для Вас и для всех Божий мир, в котором можно по-настоящему жить и умереть». Ту же мысль иными словами высказал Шестов в письме к Эйтингону от 21 сентября 1926 г. (см. первый том): «И мне хочется думать, что, если я оставшиеся годы жизни смогу отдать работе, то, может быть, мы опять увидимто, что, выражаясь языком Платона, видели "блаженные и древние мужи, которые были лучше нас и стояли ближе к Богу"». Без сомнения, Шестов и Гуссерль так скоро сошлись, потому что оба неудержимо стремились «найти Божий мир, в котором можно по-настоящему жить и умереть», и оба жаждали «опять увидетьто, что видели блаженные и древние мужи».
В письме от 3.07.1929 г. Гуссерль говорит о трудах, которые были ему посвящены 8 апреля 1929 г. по случаю его семидесятилетия. Этот день Фрейбургский университет отметил торжественным собранием, на котором Хейдеггер произнес речь. Гуссерль ему ответил короткой речью с заключительными словами: «PhilosophicwardieMissionmeinesLebens. Ich musste philosophieren, sonst konnte ich in dieser Welt nicht leben» (Ингарден, стр.161). Эти слова в другой формулировке фигурируют в письме к Шестову. Письмо Гуссерля глубоко тронуло Шестова. О нем он вспоминает девять лет спустя в своих воспоминаниях о Гуссерле. «Но Гуссерль, — пишет Шестов, — был открытой ко всему душой… он написал мне: "ваши пути — не мои пути, но вашу проблематику я понимаю и ценю"».
Шеделин пишет Шестову:
Endlichkommeichdazu, IhnenfurdieZustellungIhresWerkes "AufHiobsWaage" meinenherzlichstenDankauszusprechen. Ich war froh, in diesem Bande eine Reihe von Ihren zerstreuten Schriften, die mir schon teuer gewesen sind mit neuen Gaben vereinigt zu findёn. Besonders lieb ist und bleibt mir "Pascals Philosophic" sowie manches aus "Wagnisse und Gehorsame". Meine stets vorhandene Liebe zu Tolstois letzten Schriften, zu "Herr und Knecht" und zu "Iwan Iljitsch" hat durch Sie eine iiberraschende Bestatung gefunden. An Dostojewskij habe ich mich manches Jahr genahrt und erholt. Ich liebe Ihre Schreibart und werde nie aufhoren Ihre Biicher zu lesen. Es tontda etwas vollmachtiges, ein Warnungssignal, das die Philosophic nicht uberhoren diirfte. Ihre Anwesenheit unter den Philosophen ist mir ein Trost und eine Starkung, ein Ruf zur Sache auch an die Adresse der Theologen. Auch auf theologischem Boden hatten wir wohl vielfach dieselben Gegner. Ueberallhin, wohin Ihre Liebe zielt, zielt auch die meinige. Dass Sie es sind, der uns das "sola fide" predigt, werde ich Ihnen nie vergessen. Und doch — verzeihen Sie — kann mich auch der neue Band nicht zu einer vollen und letzten Einigung zwingen. Sie fegen die Tenne der Philosophic und zeigen mit ausgestrecktem Finger hiniiber zur biblischen Welt, von dort aber fahrt eine finstere Wetterwolke daher in Sturm und Feuer. Sie ist mir wohl bekannt und es ist gewiss so, dass alle Antwort uns nur als Frage zuteil werden kann. Nicht umsonst steht ein Kreuz im Mittelpunkt unseres Glaubens. Allein ist nicht um Kreuze Heil und Frieden? (От Шеделина, 1.08.1929)[19].
По выходе «На весах Иова» Шестов послал книгу Ивану Алексеевичу Бунину, который тогда жил в Грассе. Писательница Галина Николаевна Кузнецова, жившая в то время у Буниных, очевидно, прочла книгу раньше Бунина. Ее поразило сказание об ангеле смерти, которое Шестов передает в начале главы «Преодоление самоочевидностей. К столетию рождения Ф.М.Достоевского». Шестов пишет: «В одной мудрой древней книге сказано… что ангел смерти, слетающий к человеку, чтобы разлучить его душу с телом, весь сплошь покрыт глазами. Почему так, зачем понадобилось ангелу столько глаз —…и вот я думаю, что бывает так, что ангел смерти, явившись за душой, убеждается, что он пришел слишком рано… Но прежде чем удалиться… оставляет человеку еще два глаза… и тогда человек внезапно начинает видеть сверх того, что видят все… что-то совсем новое… Одним из таких людей, обладающих двойным зрением и был без сомнения Достоевский. Когда слетел к нему ангел смерти?» Про сказание об ангеле смерти Кузнецова записала в дневнике:
16
Я был рад, что ваша красивая и важная книга появилась в достойной форме… Читая ее, я снова почувствовал глубокое родство с моими мыслями, в особенности с теми, которые я высказал в докладах о религии и философии, один из них я отдаю в печать. Этот доклад вошел в маленькую книжку «UberdieSchwelle» (первый том моих «RedenundSchriften»), которую я вам пошлю, как только она выйдет. (От Бубера, 10.06.1929).
17
Сердечное спасибо за ваше дружеское письмо. Я радуюсь тому, что именно вы при чтении моей книги почувствовали «родство наших мыслей». Это ведь самое драгоценное, что мне довелось от вас услышать. Ведь даже /.?./ философы и теологи почти всегда враждебно настроены не только по отношению к тому, что я пишу, но и к самой возможности и допустимости вопросов, которые я поднимаю в своих книгах. Поэтому для меня еще более ценно, что человек с таким глубоким проникновением в суть вещей, как вы, нашел в моей книге что-то такое, чего еще не увидел в своих странствиях по областям, не открытым, и, возможно, никогда окончательно не откроющимся (15.06.1929)
18
Уважаемый друг и «антипод»! Что вы обо мне думаете, ведь до сих пор я ни одним словом не отозвался на столь дорогой для меня подарок — вашу новую книгу «На весах Иова», которая прибыла сюда уже довольно давно. Я предполагаю, что вы обо мне не думаете ничего дурного, мы ведь очень быстро отстранили внешние условности и установили близкие личные отношения. Вы знаете, как серьезно я отношусь к вашим попыткам для себя и для всех нас открыть такой Божий Мир, где можно по-настоящему жить и умереть, хотя ваши пути никогда не смогут стать моими. Но мысли, которые — как и у вас, — исходят из глубокой личной потребности, я воспринимаю не менее серьезно, чем свои мысли, про которые могу сказать, что они для меня абсолютно необходимы. Все это я говорю, хотя еще не мог прочесть ни одной страницы вашей книги: я отложил ее, как и описания, посвященные мне 8 апреля. (От Гуссерля, 3.07.1929).
19
Наконец мне удается выразить вам мою сердечную благодарность за вашу книгу «На весах Иова». Я был рад найти в ней — в соединении с новыми дарами — ряд ваших разрозненных работ, которые для меня очень дороги. Особенно я люблю статью «Pascal Philosophie» и многие места из «Wagnisseund Gehorsam». Мое восхищение последними сочинениями Толстого «Хозяин и работник» и «Смерть Ивана Ильича» получило неожиданное подтверждение благодаря вам. Я много лет питался Достоевским, находя в нем отдых. Я люблю вашу манеру писать и никогда не перестану читать ваши книги. В них звучит что-то властное, какое-то предупреждение, с которым философия должна считаться. Ваше присутствие в философии дает мне силы и утешение; оно является призывом к богопознанию. И здесь у нас с вами были бы те же противники. Я люблю все то, что привлекает и вас. Никогда не забуду, что именно вы проповедуете нам «только верой». Но все же и новая ваша книга не может привести меня к полному согласию с вами. Вы отстраняете философию и указываете на мир Библии, но оттуда надвигается темная грозовая и огненная туча. Я хорошо знаю, и это действительно так, — всякий ответ может быть дан нам только как вопрос. Не напрасно крест стоит в сердце нашей веры. И все не около ли креста спасение и мир? (От Шеделина, 1.08.1929).