Ну хорошо, это 1-й том, вышедший в 1975 году. Дела давние. Ну а что же 2-й том? Он на три четверти состоит из писем Александра Муравьева, написанных брату с 1838 по 1863 год. Но десятки писем Михаила, написанных с 1830 по 1866 год, в издание не включены. В чем же дело, ведь Александр в такой же степени «не декабрист», как и Михаил? И даже сомнительный советский критерий «прогрессивности» здесь не подходит: по крестьянской реформе мнения братьев действительно расходились, но по польскому вопросу в 1863 году Александр занимал такую же позицию, как Михаил, и восторженно приветствовал образ действий своего младшего брата. Между тем многие письма Михаила Николаевича «брату и другу Николаю» интересны не только для характеристики их автора, но и для истории России в целом как памятник откровенного обмена мнениями между двумя крупными государственными деятелями эпохи.
О роли Михаила Муравьева в крестьянской реформе и в подавлении восстания 1863 года мы будем подробно говорить в свое время. Сейчас же вернемся к «Священной артели» и вопросу о том, была ли она политической организацией. Издатели сборника 1975 года высказываются на эту тему весьма неясно. Да, была, заявляют они, и публикуемые письма отражают ее жизнь, хотя в них и нет «прямых политических высказываний, связанных с центральными и строго конспиративными вопросами движения». Но «шире раскрыть идейный смысл публикуемых писем», по мнению издателей, позволяет деятельность их авторов в тайных обществах, известная из основных источников по истории декабристского движения[113].
Итак, вывод о том, что артель была политической организацией, то есть группой людей, объединенных некой политической целью и политической деятельностью, проистекает не из анализа писем, а из того, что позже эти люди какое-то время участвовали в политическом движении, а некоторые, не входившие, правда, в артель, дошли и до события, давшего движению название «декабристского». Странная логика.
С момента отъезда Николая по сентябрь 1817 года, когда артель фактически распалась, членами артели А. и М. Муравьевыми, И. Бурцовым, Петром и Павлом Колошиными было написано ему 72 письма. Ни одно из них не содержат ни прямых, ни каких бы то ни было иных политических высказываний, выходящих за рамки вполне общепринятых среди русского офицерства: патриотизм, служение Отечеству, общечеловеческие ценности дружбы, труда, знаний. Редкие высказывания указывают на то, что артельщики читали и обсуждали Руссо. Например, в письме Бурцова от 17 июля 1816 года читаем: «Вечера у нас особенно божественные. Мы толкуем с Мишей [то есть с М. Муравьевым] о бессмертии души, о священном законе добродетели, справедливости, чести и проч.». Ниже и в другом контексте мы покажем, что эти понятия с большой вероятностью пришли в сознание русских офицеров именно из трактатов великого женевца. Но чтение и даже обсуждение их вдвоем с Мишей или Сашей вряд ли можно считать политической деятельностью. Основная же тематика писем И. Бурцова, наиболее многочисленных в подборке, – это здоровье зазнобы Николая Наташи Мордвиновой, быт артели, служба, охота, проданные и купленные лошади, отношения с «мамзель» соседкой, имевшей дерзость спеть во дворе дома на Грязной улице известные куплеты Дениса Давыдова «Бурцов ёра, забияка, собутыльник дорогой», посвященные, впрочем, другому Бурцову – Алексею, чего дерзкая «мамзель» могла не знать. Еще одна постоянная тема – увещевание по поводу депрессивных и суицидальных настроений, находивших на Николая в первые месяцы и годы его кавказского затворничества. В аргументах увещевателя на первом месте служение Отечеству, радость битвы, но исключительно в духе патриотического и вполне лояльного офицерства: «С чем можно сравнить то счастие, когда ты поведешь полк соотечественников на толпу врагов и ударом одним прославишь имя Русского», – писал, например, Бурцов 24 июля 1816 года в ответ на очередное упадническое письмо Николая[114].