Выбрать главу

В конце летнего семестра Кроули, почти завершивший своё трёхгодичное обучение в колледже, поселился в Беар-Инн, что в Мейденхеде, чтобы в спокойной обстановке заняться литературными трудами. Поллит, обеспокоенный тем, что теряет любовника, выследил его. Однако Кроули сообщил ему, что отныне собирается посвящать свою жизнь духовным целям. Они расстались и, вероятнее всего, больше никогда не встречались.

Кроули, годы спустя вспоминая об этих отношениях, утверждал, что «более благородной и более чистой дружбы никогда не существовало на Земле и что факт этого союза, вероятно, во многом смягчил последовавшие за разрывом переживания». «Как бы то ни было, — писал он, — благоухание этой дружбы всё ещё сохранилось в святилище моей души». Однако это было написано с прежних позиций. В тот момент Кроули уже восстал против Поллита. Он написал несколько сонетов, в которых нападал на своего бывшего любовника. Весь цикл стихотворений был беспощадно озаглавлен: «Автору фразы: "О, я не Джентльмен, и я лишён Друзей"». Один из сонетов начинался так:

Проклятая, заражённая проказой жидкость, текущая по моим жилам,Заставляет меркнуть солнечный свет, а твои воспалённые глаза,Затуманенные порочностью и бесстыдством,Ослепительно сияют в склепе мировой боли,Ужасные, словно ты уже в аду…

Это были отношения, от которых Поллит ожидал, что они станут любовью всей его жизни, и которые Кроули, как и любой молодой человек, рассматривал как мимолётный эпизод своей жизни.

На Уэстдейл-Хед, где связь Кроули и Поллита была окончательно подорвана, в жизнь Кроули вошёл другой человек, которому предстояло оказать на эту жизнь гораздо большее влияние, чем исполненному жалости к себе Поллиту. Этого человека звали Оскар Экенштайн.

Тридцатидевятилетний сын высланного из страны немецкого еврея и англичанки, Экенштайн изучал химию в университетах Лондона и Бонна и работал железнодорожным инженером. Бородатый и агрессивно настроенный, он был эксцентричным, нетерпеливым, упрямым, самоуверенным, деятельным и непохожим на других людей.

Среди его многочисленных странностей было отвращение к котятам, которое не распространялось на взрослых кошек, и беспокойное отношение к некоторым числам. Например, если ему подавали тарелку с «неправильным» количеством картофелин, он отказывался есть, пока математическая сторона дела не приводилась в порядок. Однако не все его странности были надуманными.

В течение нескольких лет он периодически становился объектом нападения со стороны совершенно незнакомых людей, которые пытались убить его. Он предполагал, что его по ошибке принимали за кого-то другого.

Какими бы слабостями он ни страдал, у него была одна сильная сторона, которая ставила его выше большинства других людей. Этот человек достиг поразительного совершенства в альпинизме. Будучи коренастым, он имел настолько сильный торс, что мог, уцепившись за выступ в скале, подтянуться на одной только правой руке. Во время восхождений он был неутомим. В высшей степени критично относясь к Альпийскому клубу, членов которого он (так же, как и Кроули) оценивал немногим выше, чем дилетантов, нуждающихся в помощи проводников, Экенштайн был вынужден мириться с тем, что при жизни его умения и смелость несправедливо занижались. Только после смерти он занял своё законное место в анналах альпинизма.

С Экенштайном Кроули объединяло нечто большее, чем их общая любовь к альпинизму. Экенштайн был искренним и прямым человеком, эрудитом и образованным собеседником. Он восхищался сэром Ричардом Бертоном, играл в шахматы и не терпел глупцов. Согласно Кроули, Экенштайн имел более высокие нравственные нормы, чем кто-либо из его прежних знакомых. Они спорили на философские темы, поскольку Экенштайн придерживался мнения о том, что добродетель и удовольствие несовместимы, и глубоко верил в христианскую концепцию греха. В целом, однако, они прекрасно ладили. Экенштайн, будучи харизматической личностью, представлял собой прямую противоположность жалеющему себя, вечно ноющему Поллиту. Чего искал Кроули после того, как их отношения с Пол-литом сошли на нет, так это нового импульса для своей жизни. Вскоре ему предстояло покинуть Кембридж, и он искал наставника, родственную душу, которая бы направляла его, собрата по разуму, суждениям которого он мог бы доверять. Экенштайн идеально подходил для этой роли.

Альпинизм — это больше, чем проверка силы мускулов. Это проба характера. Экенштайн обладал всем, что требуется альпинисту. Он был в высшей степени надёжным, уравновешенным и отличался логическим строем мысли, благодаря чему разработал усовершенствованный тип крепления для восхождения по ледяной скале. Это приспособление широко распространилось среди альпинистов и стало предшественником современных «кошек». Он никогда не шёл на необдуманный риск, знал свои границы и был хорошим лидером, зарекомендовавшим себя в Альпах и в Гималайской экспедиции сэра Вильяма Мартина Конвея на горный хребет Каракорам, состоявшейся в 1892 году, хотя в тот раз он поссорился с Конвеем и ушёл от него.

Кроули стал партнёром Экенштайна по занятиям альпинизмом, утверждая, что не мог бы найти более удачного учителя по скалолазанию. Лучшим партнёром, как рассуждал Кроули, является тот, чьи умения дополняют твои собственные. «Экенштайн, — писал он, — обладал всеми качествами цивилизованного человека, а я обладал всеми качествами дикаря». Метод скалолазания, используемый каждым из них, разительно отличался от того, которым пользовался другой. Экенштайн действовал последовательно, осознанно, заранее продумывая путь. Кроули, несмотря на свой ум шахматиста, больше полагался на собственную интуицию. Физически Экенштайн был таким же сильным, как Кроули, но их методы в скалолазании различались: там, где Экенштайн использовал избранные мускулы, Кроули задействовал всё своё тело.

Оставив Поллита размышлять на Уэстдейл-Хед, Кроули и Экенштайн совершили восхождение на соседнюю скалу Скофелл. К концу Пасхи Кроули «выпало великое везение быть признанным и принятым этим человеком». Они наметили встретиться летом в Альпах и подумывали о путешествии в Гималаи.

Разумный подход к жизни, свойственный Экенштайну, его ненависть к лицемерию, наличие у него высоких нравственных идеалов в сочетании с решительностью и прямотой вызывали восхищение Кроули, который утверждал, что

научился от Экенштайна нетерпимости к любой разновидности лжи и обмана. Этот человек имел на меня влияние, сходное с тем, какое Атос имел на д'Артаньяна. Когда бы у меня ни возникало желание каким-либо образом отклониться от высоких образцов чести, мне в голову всегда приходила мысль, что я не смогу смотреть в глаза Экенштайну, если поступлю недостойно. Моя семья, мой колледж и мой друг всегда были моими наставниками; но прежде всего — мой друг! Его строгость ещё усиливалась его непогрешимым видом; никакие уловки в общении с ним были невозможны. Он учил меня ориентироваться в своём поведении на самые строгие образцы честности и благородства. Не будет преувеличением сказать, что он сформировал нравственную сторону моего характера. У меня была пагубная склонность вечно искать себе оправдания. Он же всегда побуждал меня смотреть в лицо фактам и постоянно бодрствовать, храня сокровище чести.

В какой степени семья Кроули (за исключением отца) и колледж были его наставниками — вопрос спорный; сомнение вызывает и факт благотворного влияния Экенштайна в свете того, как в дальнейшем сложилась жизнь Кроули.